Спецслужбы мира за 500 лет

По мнению авторов, в своем посыле Трубецкой или заблуждается, что достаточно сомнительно, или откровенно лжет. Как известно (и архивные данные подтверждают это), информация о смене наследника была строжайше засекречена Александром I даже от членов правящей фамилии. Достоверно о манифесте 16 августа 1823 г. знали только сам император, цесаревич Константин Павлович, митрополит Московский Филарет (хранитель оригинала) и князь А. Н. Голицын (который лично снимал копии манифеста для Госсовета, Сената и Синода). Вдовствующая императрица Мария Федоровна также знала о манифесте, но со слов старшего сына. Есть сведения, что император устно проинформировал и некоторых из царствующих иностранцев. Исходя из этого, мемуары Николая I, которые подтверждаются и воспоминаниями его младшего брата Михаила, представляются более достоверными, чем мемуары Трубецкого. Да и сам Трубецкой видит истинную цель мемуаров не в установлении истины – скорее, он руководствуется семейными интересами:

«История со временем откроет все тайные обстоятельства этого дела; но цель этих записок не есть та, чтобы они могли служить материалами для будущего историка России. Я их оставляю детям моим для того, чтобы они знали, почему они родились и взросли в Сибири и почему они не наследовали тех прав состояния, которые принадлежали их родителям».[308]

Версия вторая. Автором «встречи в верхах» мог быть один из ее «участников» – председатель Департамента государственной экономии Госсовета А. Б. Куракин. Князь Куракин, родившийся в 1759 г., был личностью весьма примечательной для своего времени. При Екатерине II он служил в канцелярии генерал-прокурора А. А. Вяземского. При Павле I в чине генерал-прокурора управлял делами Тайной экспедиции (в 1796–1798 гг.). При Александре I был министром внутренних дел (в 1807–1810 гг.), но к концу правления государя утратил прежнее влияние. При Николае I Куракин находился под постоянным надзором Третьего отделения Собственной Е. И. В. канцелярии. В кратком обзоре общественного мнения за 1827 г., составленным Третьим отделением, говорилось:

«Недовольные разделяются на две группы. <…> Во вторую входят лица, считающие себя оскорбленными в своих честолюбивых замыслах и порицающие не столько самые мероприятия правительства, сколько тех, на ком останавливается выбор государя. Душой этой партии, которая высказывается против злоупотреблений исключительно лишь потому, что сама она лишена возможности принимать в них участие, является князь Куракин. <…>

Партия Куракина состоит из закоренелых взяточников, старых сатрапов в отставке и женщин, не могущих больше интриговать».[309]

Позволим себе предположить, что Куракин, растерявший к 1825 г. былое влияние и не испытывавший иллюзий в отношении своей карьеры при вступлении на престол Николая Павловича, мог просто использовать Опочинина «втемную», интригуя как в своих собственных интересах, так и в интересах Константина Павловича. Куракин имел определенные познания в оперативной работе и вполне мог воспользоваться благоприятной ситуацией, чтобы показать цесаревичу слабость Николая Павловича и, соответственно, силу Милорадовича, который выступал гарантом воцарения Константина в Петербурге. Добавим, что Опочинин, ранее служивший адъютантом цесаревича, являясь «говорящим письмом» Куракина, не мог не передать своему бывшему шефу столь важную оперативную информацию.

Версия третья. Дезинформацию о «переговорах» придумал сам Опочинин и сообщил ее Трубецкому с целью прозондировать настроения последнего и связанных с ним лиц для дальнейшего сообщения Константину. Однако письмо от 3 декабря 1825 г. «от брата Николая к брату Константину», в котором говорится о встрече Николая именно с Милорадовичем и Воиновым, написано рукой Опочинина. Поэтому, учитывая высокие моральные качества Опочинина, чьи «редкие качества души и ума» отмечали многие современники, и, кроме того, благорасположение к нему августейших особ после декабрьского мятежа, эта версия представляется нам наименее вероятной.

Скорее всего, «переговоры» Николая Павловича с Лопухиным, Куракиным и Милорадовичем придуманы либо Трубецким (по нашему мнению, потенциальная вероятность 70–75 %), либо Куракиным (потенциальная вероятность 25–30 %). Следовательно, никакой борьбы за власть в семействе Романовых не было, а 27 ноября 1825 г. следует считать началом дворцового переворота, предпринятого Милорадовичем в пользу Константина. Но этот переворот не был закончен по независящим от военного генерал-губернатора причинам. Мы считаем, что именно эту попытку переворота и пытался задним числом прикрыть Трубецкой, который (как и большинство гвардейских бездельников и сибаритов) не любил Николая Павловича за его требовательность в вопросах армейской службы. Ведь Трубецкой сам писал, что «одни военные искренно желали, чтоб Константин остался императором; им молодые великие князья надоели. Гвардейские офицеры с нетерпением ожидали приезда нового своего государя…».[310]