Спящие красавицы

— Ты, надеюсь, не разыгрывал перед ним Чарльза Бронсона[52]?

— Нет, я был, весьма, спокоен в общении с ним, — это было, довольно, близко к правде. Пострадала только машина. Но Фрэнк был уверен, что у такого богатого засранца, как доктор Фликингер, она была застрахована.

— Фрэнк, — сказала она.

— Чего?

— Не знаю, даже, с чего начать. Может, начать надо с того, что тебе не показалось странным, когда ты увидел Нану на проезжей части.

— Что? Что странного в этом?

— Почему ты не спросил у неё: «почему ты не в школе, милая?» Вот, о чём я!

Не в школе. Видимо, это и не давало ему покоя.

— Утро выдалось таким солнечным, вот я и решил, что сейчас лето, понимаешь? Забыл, что сейчас май на дворе.

— Ты, вообще, ни о чём не думаешь, Фрэнк. Ты настолько озабочен безопасностью собственной дочери, что, даже, не знаешь, что сейчас идёт учёба. Подумай. Ты, случайно, не заметил, как она делает домашнее задание, когда приходит к тебе? Ну, пишет в тетради, читает учебники. Господь свидетель…

Он многое готов был принять — и многого заслуживал — но ни Господь, ни Сын Его Иисус не почесались выгнать енота из подпола Епископальной церкви много лет назад, а потом заколотить дыру доской. Равно как, не они одевали и кормили Нану. И, даже, не Элейн. Это всё делал Фрэнк, и никакого волшебства в этом не было.

— К делу, Элейн.

— Тебя никто не заботит, кроме самого себя. Кроме того, что тебя бесит. Кроме того, что только Фрэнк знает, как правильно. Это единственное, что тебя волнует.

«Я справлюсь, справлюсь, справлюсь, справлюсь. Но, боже, Элейн, какой же сукой ты становишься, порой».

— Она заболела?

— Нет, у нас «красная» тревога.

— Что? Она выглядела в порядке.

— С ней всё хорошо. У неё начались месячные. Её первые месячные.

Фрэнка, словно, молнией ударило.

— Она была расстроена, немного напугана, хоть я и рассказала ей обо всём ещё в прошлом году. И стыдно, потому что на простынях осталась кровь. Для первых месячных это довольно необычно.

— Быть не может… — слова застряли в горле. Он закашлялся, будто кусок еды попал не в то горло. — Какая ещё менструация? Ей же 12, господи!

— А ты что, думал, она всегда будет твоей маленькой феей?

— Но… в 12 лет…

— У меня они начались в 11. Но не в этом дело, Фрэнк. Дело в том, что у твоей дочери боли, она смущена и напугана. А тут является её папаша, хватает её и начинает орать…

— Я не орал! — банка пива в руке, наконец, лопнула. По руке на пол потекла пена.

— … орать и дергать за рубашку. Её любимую рубашку.

На глаза навернулись слёзы. После развода он плакал несколько раз, ни разу ещё во время разговора с Элейн. Ему казалось, что любую его слабость она использует в качестве фомки, чтобы вскрыть ему грудь и сожрать сердце. Его нежное сердце.

— Я испугался за неё. Ты не понимаешь, что ли? Фликингер вечно бухой или обкуренный, или всё вместе, ездит на здоровенной машине. Он уже убил кошку судьи. Я боялся за неё. Нужно было, что-то, делать. И я сделал.

— Ты ведешь себя, будто, ты единственный, кто переживает из-за своего ребенка, но это не так. Я переживаю за неё, а ты — единственная причина этих переживаний.

Он промолчал. Смысл сказанного оказался для него, слишком огромен, чтобы его осознать.

— Подумай над этим до суда. Мы пересмотрим твоё право посещения.

«Право» — подумал Фрэнк. «Право!» Ему хотелось завыть.

— Как она сейчас?

— Нормально, вроде. Съела весь обед, сказала, что собирается вздремнуть.

В голове Фрэнка щёлкнуло, он выронил мятую банку на пол. Вот что беспокоило его, а никакая не школа. Он понял, чем она была расстроена — она хотела спать. А он, только, подлил масла в огонь.

— Элейн… ты, разве, не смотришь телевизор?

— Чего? — поворот разговора на 180 градусов выбил её из колеи. — Смотрела дневное шоу через TiVo[53]…

— Новости, Эл! Новости! По всем каналам!

— Ты о чём, вообще? Совсем с катушек…

— Подымай её! — взревел Фрэнк. — Если ещё не уснула, немедленно, подымай! Живо!

— Ты какую-то хрень несешь…

Только, он знал, никакая это не хрень. Хотелось бы, чтобы было наоборот.

— Хватит болтать, подымай её! Немедленно!

Он бросил трубку и выбежал из дома.

5.

Джаред сидел в засаде, когда в лесу, со стороны школы появились Эрик, Курт и Кент, как всегда, шумя, смеясь и толкаясь.

— Это всё фигня, выдумка, — судя по всему, это был Кент. Теперь, в его голосе звучало гораздо меньше энтузиазма, чем в душевой.

Все вокруг только и говорили, что об «авроре». В коридорах плакали девочки. И несколько мальчиков. Джаред видел учителя математики, крепкого бородатого мужчину, одетого в клетчатую рубашку, который также руководил дискуссионным клубом. Тот успокаивал пару хнычущих младшеклассников, говорил им, что нужно собраться, что всё будет хорошо. К нему подошла миссис Лейтон, ткнула в грудь пальцем и заявила:

— Тебе легко говорить! Ты ничего не понимаешь! Это же не с мужчинами происходит!