Спин

Ars moriendi ars vivendi est – искусство умирать есть искусство жить. Я вычитал эту фразу в какой-то книге, когда учился в магистратуре, и вспомнил ее, сидя рядом с Джейсоном. Он умирал точно так же, как жил, – в героической погоне за осмыслением происходящего, и плоды сего осмысления, не хранимые в тайне, но свободно распространенные, станут подношением Джейсона родной планете.

В памяти вспыхнул еще один образ. Я смотрел, как гипотетики трансформируют самую суть нервной системы Джейсона, как разрушают ее, не понимая, что тем самым убивают человека, и вспоминал тот давний день, когда Джейсон, взгромоздившись на мой дряхлый, купленный в магазине подержанных товаров велосипед, помчался вниз по Бентам-Хилл-роуд. Вспоминал, как искусно, с почти что балетной грацией, Джейсон управлял рассыпающимся механизмом, пока от велосипеда не осталось ничего, кроме скорости и инерции, пока не случился неизбежный коллапс, пока порядок не обратился в хаос.

Но его тело (не забывайте, что он был Четвертым) являло собой механизм не дряхлый, но превосходно отлаженный, и смерть далась ему нелегко. Незадолго до полуночи Джейсон утратил способность говорить, и в тот момент изменился: он был напуган и уже казался не совсем человеком. Кэрол держала его за руку и говорила, что все хорошо, что он дома. Не уверен, что ее утешения проникали в причудливые чертоги его нового сознания. Надеюсь, что проникали.

Вскоре после этого глаза его закатились, мышцы расслабились, но тело все еще сопротивлялось – судорожно дышало почти до самого утра.

Затем я ушел, и с ним осталась только Кэрол; она с бесконечной нежностью гладила его по волосам и что-то шептала, словно он мог ее слышать, и я не заметил, как встало солнце и что оно уже не набухшее, не кровавое, но идеальное яркое солнце – такое же, как перед самым концом Спина.

4 × 10 9 нашей эры / Если упал, где-нибудь да приземлишься

Когда «Кейптаун Мару» снялся с якоря и направился в открытое море, я стоял на палубе.

На берегу полыхал нефтяной пожар. Не менее десятка контейнеровозов, покидая порт Телук-Баюр, толкались на выходе из гавани. Скорее всего, почти все они – небольшие торговые корабли с сомнительными документами – направлялись к Порт-Магеллану, вопреки официальным маршрутам. Владельцам и капитанам было что терять, и они стремились избежать пристального внимания властей, которое неминуемо к ним обратится, как только начнется расследование.

Рядом со мной стоял Джала. Мы оба, вцепившись в ограждение, смотрели, как из-за дымовой завесы в опасной близости от «Кейптаун Мару» вырулило усыпанное ржавыми веснушками каботажное грузовое судно. Оба корабля дали гудки. Матросы на нашей палубе перепуганно обернулись к корме, но каким-то чудом каботажное судно избежало столкновения.

Затем мы вышли из тихой бухты в открытое море, навстречу перекатывающимся волнам, и я спустился в кают-компанию к Ине, Диане и остальным эмигрантам. Ен устроился за деревянным столом на крестообразных подпорках в обществе ибу Ины и своих родителей. Судя по виду, всем четверым нездоровилось. Из-за ранения Диане почтительно уступили единственное мягкое кресло. Рана перестала кровоточить, и Диана уже успела переодеться в сухое.

Часом позже в кают-компанию явился Джала. Потребовав всеобщего внимания, он произнес речь.

– Если опустить цветистую похвальбу, Джала говорит, что побывал на мостике и побеседовал с капитаном, – пояснила Ина. – Пожары на палубе потушены, и мы без опасений отправляемся в путь. Капитан просит прощения за неспокойное море. Судя по прогнозам, погода наладится к поздней ночи или к раннему утру. Следующие несколько часов, однако…

В этот момент сидевший рядом Ен повернулся и поставил в ее фразе эффектную точку: его вырвало прямо Ине на колени.

* * *

Две ночи спустя мы с Дианой поднялись полюбоваться звездами.

В этот час на главной палубе было тише, чем в любое время суток. Мы нашли безопасное место между сорокафутовыми контейнерами, стоявшими под открытым небом, и кормовой надстройкой, где можно было не опасаться, что нас подслушают. Море спокойное, воздух приятно теплый, небо над трубами и радарами «Кейптаун Мару» усыпано звездами так густо, что мне показалось, еще чуть-чуть, и они запутаются в корабельной оснастке.

– Все еще пишешь свои мемуары?

Диана заметила груду карт памяти у меня в багаже, наряду с цифровой и фармацевтической контрабандой, привезенной нами из Монреаля. И конечно, многочисленные блокноты, отдельные страницы, второпях нацарапанные записки.

– Уже реже, – ответил я. – Теперь все это не так остро чувствуется… Я имею в виду, потребность все зафиксировать…

– Или боязнь все забыть.

– Можно и так сказать.

– Скажи, ты ощущаешь себя иным? – с улыбкой спросила она.

Я стал Четвертым совсем недавно, в отличие от Дианы. Рана ее уже затянулась. Осталась лишь полоска сморщенной кожи, повторяющая изгиб бедра. Меня до сих пор изумляла способность ее тела к регенерации. Хотя теперь, наверное, такая способность появилась и у меня.