Спиноза Б. Избранные произведения

усердно устремиться к другой, новой цели; и понимал, что если в них

заключено высшее счастье, то я должен буду его лишиться; если же

оно заключено не в них, а я устремлюсь только к ним, то и тогда

буду лишен высшего счастья.

И

вот я размышлял, не окажется ли возможным достигнуть новой цели

или хотя бы уверенности в ней, не изменяя порядка и общего строя

моей жизни; и часто делал к тому попытки, но тщетно. В самом деле, ведь то, что обычно встречается в жизни и что у людей, насколько

можно судить по их поступкам, считается за высшее благо, сводится

к следующим трем: богатству, славе и любострастию. Они настолько

увлекают дух, что он совсем не может мыслить о каком-либо другом

благе.

3

20

И

бо что касается любострастия, то оно настолько связывает дух, как

будто он уже успокоился на некотором благе, что весьма

препятствует ему думать о другом; между тем за вкушением этого

следует величайшая печаль (неудовольствие) 3, которая хотя и не

связывает духа, но смущает и притупляет его.

П

реследуя славу и богатство, дух также немало рассеивается, особенно

если он ищет последнего ради него самого *, ибо тогда оно

предполагается высшим благом; славою же дух рассеивается еще

гораздо больше, ибо она всегда предполагается благом сама по себе

и как бы последней целью, к которой все направлено. Кроме того, здесь нет раскаяния, как при любострастии; но чем более мы имеем

богатства и славы, тем больше возрастает радость (удовольствие) 4, и

поэтому мы все больше и больше устремляемся к их увеличению; если же где-либо надежда нас обманет, тогда возникает величайшая

печаль.

Н

аконец, слава является большой помехой и потому, что для ее

достижения мы должны по необходимости направить жизнь

сообразно пониманию людей, избегая того, чего обычно избегают, и

добиваясь того, чего обычно добиваются люди.

И

так, видя, что все это столь неблагоприятно и даже столь

препятствует тому, чтобы я задался какой-либо новой целью, что по

необходимости должно воздержаться или от того, или от другого, я

был вынужден рассмотреть, что для меня более полезно; ибо, как я

уже говорил, казалось, что я хочу ради недостоверного блага

потерять достоверное. Но, после того как я несколько углубился в

дело, я прежде всего нашел, что если, отбросив все это, я возьмусь за

новую задачу, то отброшу благо, недостоверное по своей природе, как мы можем это ясно понять из сказанного, ради блага

недостоверного не по своей природе (ибо я искал постоянного

блага), а лишь по своей достижимости. Постоянным же

размышлением я пришел к пониманию того, что в этом случае я, если только смогу глубоко рассудить, утрачу достоверное зло ради

достоверного блага.

__________________

*

Можно было бы развить это пространнее и подробнее, различая

соискание богатства или ради него самого, или ради славы, или ради

любострастия, или ради здоровья и возрастания наук и искусств, но это

будет сделано в своем месте, ибо здесь неуместно столь тщательно

исследовать это.

3

21

Д

ействительно, я видел, что нахожусь в величайшей опасности и

вынужден изо всех сил искать средства помощи, хотя бы

недостоверного. Так больной, страдающий смертельным недугом, предвидя верную смерть, если не будет найдено средство помощи, вынужден всеми силами искать этого средства, хотя бы и

недостоверного, ибо в нем заключена вся его надежда. Все же то, к

чему стремится толпа, не только не дает никакого средства для

сохранения нашего бытия, но даже препятствует ему, оказываясь

часто причиной гибели тех, кто имеет это в своей власти (если

можно так сказать) *, и всегда причиной гибели тех, кто сам

находится во власти этого. Ведь существует множество примеров

людей, которые претерпели преследования и даже смерть из-за своих

богатств, и таких, которые ради снискания богатства подвергали себя

стольким опасностям, что, наконец, жизнью поплатились за свое

безумие. Не менее примеров и тех, кто ради достижения или

сохранения славы претерпел жалкую участь. Наконец, бесчисленны

примеры тех, кто чрезмерным любострастием ускорил свою смерть.

Далее, представлялось, что это зло возникло от того, что все счастье

и все несчастье заключено в одном, а именно в качестве того

объекта, к которому мы привязаны любовью. Действительно, посредством того, что любви не вызывает, никогда не возникнут

раздоры, не будет никакой печали, если оно погибнет, никакой

зависти, если им будет обладать другой, никакого страха, никакой

ненависти, никаких, одним словом, душевных движений; между тем

все это появляется от любви к тому, что может погибнуть, а таково

все, о чем мы только что говорили.

Н

о любовь к вещи вечной и бесконечной питает дух одной только