Спиноза Б. Избранные произведения

внешними вещами, она остается всегда свободной. Ибо ни одна вещь

не имеет силы разрушить ее сущность; поэтому ее утверждение или

отрицание всегда происходит свободно, как это достаточно

объяснено в четвертом «Размышлении». Итак, если кто спросит, почему душа хочет того или этого, а того или иного не хочет, мы

ответим: потому что она мыслящая вещь, т.е. вещь, имеющая по

своей природе власть хотеть и не хотеть, утверждать и отрицать. Ибо

это значит быть мыслящей вещью.

В

олю не следует смешивать с влечением (appetitus). После этого

объяснения рассмотрим аргументы противников.

П

ервый аргумент таков: «Если бы воля могла хотеть что-либо против

последнего повеления разума, если бы она могла желать нечто, противоположное добру, предписанному последним повелением

разума, то она могла бы желать зло, притом как зло; но это нелепо, следовательно, нелепо и первое». Из этого возражения ясно, что

противники сами не знают, что такое воля; ибо они смешивают ее с

влечением, имеющимся в душе после утверждения или отрицания

чего-либо; они научились этому от своего учителя, который

определил волю как влечение ради блага. Мы же говорим, что воля

есть утверждение того, что нечто хорошо и в отрицании этого, как мы достаточно объяснили это раньше, когда речь шла о при-

3

12

чине заблуждения и когда мы показали, что оно возникает оттого, что воля простирается дальше разума. Но, если бы душа, будучи

свободной, не утверждала, что нечто хорошо, не было бы и влечения.

Итак, в ответ на это возражение мы допускаем, что воля ничего не

может хотеть против последнего повеления разума, т.е. она ничего не

может хотеть, поскольку она считается нехотящей; и, как здесь еще

говорится, она считает некоторую вещь дурной, т.е. не желает ее. Но

мы оспариваем, чтобы воля абсолютно не могла желать того, что

дурно, т.е. считать это хорошим: это противоречило бы опыту. Ибо

многое дурное мы считаем хорошим и, наоборот, хорошее дурным. В

оля есть не что иное, как сама душа. Второй аргумент (или, если

угодно, первый, так как до сих пор не было никакого) таков: «Если

воля не определяется к хотению последним суждением

практического разума, то она будет сама себя определять. Но воля

сама себя не определяет, потому что она сама по своей природе

неопределяема». И они продолжают доказывать таким образом:

«Если воля сама по себе и по своей природе безразлична к хотению

или нехотению, то сама она не может определять себя к хотению: ибо определяющее должно быть так же определено, как не

определено то, что определяется. Воля же, рассматриваемая как сама

себя определяющая, так же не определена, как рассматриваемая

подлежащей определению. Ибо наши противники не предполагают в

определяющей воле ничего, чего не было бы в воле определяемой

или определенной; и нельзя предположить ничего иного.

Следовательно, воля не может сама себя определять к хотению, а

если это так, то она должна определяться чем-либо иным».

Т

аковы собственные слова профессора Хеерборда из Лейдена *. Этим

он показывает, что под волей он разумеет не самую душу, но нечто

вне или внутри души, что, как чистая доска (tabula rasa), лишено

всякого мышления и способно принять любое изображение; или, скорее, воля есть для него нечто, подобное грузу, находящемуся в

равновесии, который всякой тяжестью увлекается в ту или другую

сторону, смотря по направлению этой тя-

__________________

*

См. его «Философские упражнения» (Meletemata Philosophica), изд. 2, Лейден 1659.

3

13

жести; или, наконец, он разумеет под волей то, чего ни он сам, ни

кто-либо из смертных никаким размышлением не может понять. Мы

же только что сказали и ясно показали, что воля есть не что иное, как

сама душа, называемая нами мыслящей вещью, т.е. утверждающей

или отрицающей; отсюда ясно вытекает, что, когда мы обращаем

внимание единственно на природу души, она имеет равную власть

утверждать и отрицать, а это и значит мыслить. Итак, мы из того, что

душа мыслит, заключаем, что она имеет власть утверждать и

отрицать, то зачем еще искать случайных причин для совершения

того, что следует единственно из ее природы? Но скажут, сама душа

не более определена к утверждению, чем к отрицанию, и отсюда

выведут, что мы необходимо должны искать причину, определяющую ее. На это я возразил бы, что, если бы душа сама по

себе и по своей природе определялась только к утверждению (хотя

этого нельзя себе представить, пока мы считаем ее мыслящей

вещью), тогда единственно в силу своей природы она могла бы

только утверждать, но никогда не могла бы отрицать, сколько бы ни

представлялось к тому причин. Если же, наоборот, она не