Там же он писал: «Конечно, столь легко возбуждаемый мозг не вполне соответствовал той деликатной миссии, которую она взяла на себя; но Учителя мне говорили, что, несмотря на это, она была лучшей из всех подошедших: «У Нас Блаватская вызывала особое доверие – она готова была всем рисковать и перенести любые трудности. Больше, чем кто-либо другой, владевшая психическими силами, подгоняемая чрезвычайным энтузиазмом, неудержимо стремящаяся к своей цели, физически очень выносливая, – она была для Нас самым подходящим, если и не всегда послушным и уравновешенным, посредником. У другого, быть может, было бы меньше ошибок в литературных трудах, но он не выдержал бы, как она, семнадцатилетнего напряженного труда и лет на десять раньше покинул бы свое тело. И тогда очень многое осталось бы для мира неизвестным»».
Почти все биографы Е.П. Блаватской пишут о ее медиумизме, между тем, сама она его отрицала, называя себя «медиатором», т.е. посредником между двумя Планами Бытия, а не человеком, отдающим свое эфирное тело – по желанию или невольно – развоплощенному духу (что делают медиумы). В противном случае ее ученичество не могло бы состояться. Сама она писала в «Разоблаченной Изиде» (т. II, с. 137) об опасности медиумизма и ограничениях, которые он создавал для учеников еще в древние времена: «Насколько опасным часто может стать необученный медиумизм и как хорошо это понимали древние мудрецы, которые принимали против него меры, – прекрасный пример дает нам случай с Сократом. Старый греческий философ был «медиум», вследствие чего никогда не был посвящен в Мистериях, ибо таков был суровый закон. Но у него был свой «знакомый дух», его даймонион, как его тогда называли; и этот невидимый советник стал причиной его смерти. Общепринято думать, что если он не был посвящен в Мистерии, то это потому, что сам не стремился к этому. Но «Сокровенные Летописи» указывают нам, что это было потому, что его не могли допустить к священным ритуалам, и именно, как и мы утверждаем, по причине его медиумизма. Существовал закон, не допускающий к Мистериям не только тех, кто были осуждены за умышленное колдовство, но даже тех, про кого было известно, что у них есть «знакомый дух». Закон был справедлив и логичен, так как настоящий медиум более или менее безответствен; и этим в некоторой степени объясняются эксцентричности Сократа. Медиум должен быть пассивен; и если он крепко верит своему «духу-руководителю», то он позволит управлять собой последнему, но не правилам святилища. Медиум древности, подобно современному «медиуму», мог быть погружен в транс по воле и желанию той «силы», которая управляла им; поэтому ему нельзя было доверить страшные тайны окончательного посвящения, «которые нельзя было раскрывать под угрозою смертной казни». Старый мудрец в беззащитные моменты «духовного вдохновения» раскрыл то, чему он сам никогда не учился, и поэтому был казнен как атеист… Кроме естественного «медиумизма», с начала времен существовала таинственная наука, обсуждаемая многими, но известная немногим.
Полезное применение ее есть стремление к нашему единственно истинному и родному дому – к после-жизни, и желание более тесного сближения с нашим духом-породителем; злоупотребление ею есть колдовство, черная магия. Между этими двумя находится природный «медиумизм» – это душа, облаченная в несовершенную материю, готовый посредник как для одного, так и для другого и полностью зависящий от своего жизненного окружения, наследственности – физической, так же как и ментальной, – и также от природы тех «духов», которых он привлекает в свое окружение. Благословение или проклятие, как решит судьба, если этот медиум не очистится от земного шлака.
Причина, по которой во всех веках так мало было известно о тайнах посвящения, – двойная. Первая уже неоднократно была объяснена несколькими авторами и заключалась в ужасном наказании, навлекаемом каждым проговорившимся. Вторая заключалась в сверхчеловеческих трудностях и даже опасностях, с которыми отважный кандидат в старину должен был встретиться и или их победить, или умереть, если, что еще хуже, он не сходил с ума. Для человека, чей ум был полностью одухотворен и поэтому подготовлен для любого страшного зрелища, – никакой реальной опасности не было. Тому, кто полностью осознал силу своего бессмертного духа и ни на мгновение не сомневался в его всемогущей защите, бояться было нечего. Но горе тому кандидату, в котором малейший физический страх – больное дитя материи – затмевал зрение и лишал веры в свою собственную неуязвимость. Тот, кто не был вполне уверен в своей моральной пригодности принять бремя этих потрясающих тайн, был обречен».
Именно по этой причине никогда ни один биограф не расскажет нам о жизни Е.П. Блаватской в Ашраме Учителя: об этой стадии мы сможем узнать лишь через личное посвящение, когда будем духовно подготовлены к этому.