Если Вера смогла потрогать её в купальне, возможно, и Марии удастся взять кошку в руки? В учебниках и книгах Марии не отвечают. Придётся проверять опытным путём.
– Помните, что вы не маленькая версия нас, взрослых. Вы обладаете отличным строением, особенными нуждами. Сигарета за завтраком или сон до обеда. Переедание, чтобы поднабрать силы, или, не приведи господь, голодание для красоты. Поднимите руки, чьи батюшки, матушки да тётушки вытворяют подобную ерунду для здоровья?
Влас обвёл взглядом юные лица, недовольные физиономии постарше и усмехнулся. А затем бросил взор на минутные стрелки.
– Не подражайте нам. Вместо этого найдите свои собственные слабости и сильные стороны. Это касается не только вашего физического самочувствия, но и душевного.
Князь Ранцов всегда тянулся к детям. Их любознательность и непосредственность восхищали. И не его одного. Даже самые отъявленные лжецы, утверждая ровно об обратном, невольно проникаются невинной честностью ребёнка. Поэтому он с удовольствием отвечал на всё, что интересовало его слушателей, включая темы, никоим образом не связанные с гигиеническими процедурами или обязательными прогулками.
Когда, казалось бы, восторг присутствующих иссяк и наступила пора расходиться, кое-кто сумел его удивить. «Кое-кто» привлёк внимание князя задолго до того, как он начал лекцию. Потерянный и явно чем-то расстроенный подросток сидел отдельно от всех, как какой-нибудь одиночка. Сей факт прошёл бы мимо внимания Власа, не будь ребёнок один
В ходе монолога Влас не раз задерживался на мальчике, дабы убедиться, что всё в порядке. К счастью, так оно и было. Рассказы о болезнях, о возможных способах их предупреждения увлекли ребёнка и помогли забыться.
Князь вышел из-за трибуны и, запрятав руки в карманы брюк, расслабленно облокотился на неё спиной.
– Значит, мой юный друг, вы хотите спросить меня об инфлюэнции или гриппе. Если на французский манер вам больше нравится, – улыбаясь, добавил Влас.
– Э-э-э, – протянул мальчик немного неловко. Увидев, что доктор внимает ему со всей серьёзностью, ребёнок торопливо, однако в разы твёрже договорил: – Да, всё так.
– Что же именно вас беспокоит?
– Почему до сих пор никто не придумал, как сделать так, чтобы никто им не болел? Не кашлял. Не мучился. Не умирал…
Князь был готов поклясться, что его сердце замерло и не билось какое-время. Конечно же, разумом он понимал, что подобное попросту невозможно или, по крайней мере, должно сопровождаться ещё рядом тревожных симптомов: тошнота, головокружение, темнота в глазах. Но он чувствовал то, что чувствовал. Ни больше ни меньше.
Влас не знал мальчика. Не знал, что тот пережил и кого потерял. Но он знал эту боль, как зеркало отразившую его собственную.
– Поверьте, поистине светлые умы бьются над решением. Но борьба, против кого бы она ни была, а в нашем случае – борьба с бактериями[19]
, дело трудоёмкое и долгое. Кто-то опускает руки после череды неудач. Кто-то сражается до последнего. Всегда есть человек, который продолжает искать. Быть может, тем, кто изобретёт прививку от гриппа, станете именно вы.– Вы правда думаете, что я мог бы? – В его голосе смешались горечь и надежда.
– Как вас зовут?
– Илья.
– Лекарское дело не прощает слабости и страха. Но каждый способен избавиться и от того, и от другого. Потому да, Илья, я правда считаю, что вы можете. Если захотите.
По аудитории пробежал шёпот. Многие фыркали или откровенно смеялись, вероятно посчитав, что Влас выказал ребёнку одолжение, сказав всё это. Но он и не думал льстить мальчику и тем более не насмехался над ним.
Князь кашлянул, вновь перетягивая взоры на себя:
– Благодарю за уделённое время, господа. На этом лекция окончена.
Когда родители, большинство из которых презирали его прямоту, но радели за судьбу своих чад, наконец закончили исполнять бурную и беспорядочную пляску на его терпении, Влас повернул ключ и покинул аудиторию.
Ему было откровенно плевать на все прихоти отцов и матерей. Будь они хоть трижды известными графами, князьями или государственными деятелями. Влас не вмешивался, если на то не было причин.
«
Да хотя бы личное стремление ребёнка. Весомый повод. Вот только ежели самые близкие этого не разумели, стоило ли ему разбиваться в лепёшку, дабы донести простую истину? Во всяком случае, сколь бы он ни пытался, удавалось редко.