Я озираюсь по сторонам в поисках медсестры Морин. Она в дальнем углу палаты, разговаривает с пожилой парой, которую я уже видела раньше. Выхожу в коридор и, увидев женщину в медицинской униформе, обращаюсь к ней:
– Извините, не могли бы вы мне сказать, что происходит с Остин, с девочкой, которая родилась сегодня утром? Ее инкубатор…
Женщина вскидывает руку:
– Я очень спешу! Поговорите с кем-нибудь из медсестер.
Я возвращаюсь в палату. Медсестра Морин наконец завершила разговор с обеспокоенными дедушкой и бабушкой.
– Что случилось, Бретт?
– Что происходит с ребенком Санквиты? Ее кювез ярко освещен, на глазах у нее темная повязка.
Какой-то аппарат начинает пикать, отвратительно, как будильник в пять утра. Морин устремляется в дальний конец палаты.
– Ребенок проходит сеанс световой терапии, – объясняет она на ходу.
По-прежнему пребывая в полном неведении относительно ее состояния, я возвращаюсь к Остин. Пожилой мужчина, которого я считаю дедушкой, подходит и глядит на Остин из-за моего плеча:
– Вы мама этой малышки?
– Нет. Ее мама – моя ученица.
– Ваша ученица? – хмурит брови навязчивый старикан. – И сколько же ей лет?
– Восемнадцать.
Он осуждающе качает головой:
– Да, нынешняя молодежь очень распущенна.
Вернувшись к жене, он что-то шепчет ей на ухо, поглядывая в мою сторону.
Неужели этот мир встретит крохотную девочку столь неприветливо? Неужели люди будут смотреть на нее как на печальный результат сексуальной распущенности современных подростков? Будут относиться к ней пренебрежительно, потому что она бедна и не имеет пристанища? Мысль эта кажется такой жестокой и несправедливой, что у меня начинает кружиться голова.
В палату входит симпатичная смуглая девушка с огненно-рыжими волосами. Бейджик, приколотый к ее униформе, сообщает, что это медсестра ЛаДонна.
– Простите, я бы хотела кое-что узнать, – говорю я с настойчивостью человека, имеющего непосредственное отношение к новорожденной.
– Слушаю вас, – поворачивается ко мне медсестра.
– Меня интересует ребенок Санквиты Белл. – Я указываю на инкубатор. – Вы не могли бы объяснить мне, зачем малышке сеанс искусственного загара?
Медсестра ЛаДонна широко улыбается, обнаруживая отсутствие верхнего зуба:
– Это световая терапия. Помогает бороться с гипербилирубинемией.
– Гипер… что? – Повторить слово, которое без запинки выговорила сестра, я совершенно не в состоянии. – Боюсь, я ничего не понимаю во всякой там били-хренотени. Мне бы хотелось узнать, что происходит с Остин. И очень вас прошу, говорите на простом и понятном английском языке.
В глазах медсестры вспыхивают насмешливые огоньки, но она сочувственно кивает.
– Повышенный уровень билирубина в крови часто вызывает у новорожденных желтуху, – неспешно произносит она. – Мы лечим ее с помощью особого синего света, который абсолютно безвреден для ребенка. Поверьте, он не доставляет девочке ни малейшего дискомфорта. Через пару дней уровень билирубина у нее в крови придет в норму.
– Слава богу! – вздыхаю я. – Огромное вам спасибо, сестра.
– Не за что. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?
– Пока нет. – Я уже хочу вернуться к инкубатору, но внезапно останавливаюсь. – Но у меня есть одна просьба, – говорю я, пристально глядя на ЛаДонну.
– Слушаю вас.
– Вы бы не могли называть малышку Остин, а не девочка?
– О да, с удовольствием! – улыбается она.
Вечернее небо с каждой минутой становится все темнее. Я подхожу к окну и звоню Герберту. Ожидая, пока он ответит, я гляжу на оживленную городскую улицу. За стенами больницы люди продолжают заниматься своими делами, покупают продукты, выгуливают собак, спешат на свидания. Эта обыденная жизнь кажется мне сейчас невероятно притягательной. Все эти люди даже не отдают себе отчета, как им повезло. Поход по магазинам с Гербертом представляется мне самым приятным времяпрепровождением на свете.
– Привет! – раздается в трубке его голос. – Ты сейчас где?
– В больнице. Санквита в отделении интенсивной терапии. У нее серьезные проблемы с сердцем.
– О, дорогая, как это все печально!
– Особенно печально то, что я ничем не могу ей помочь, – вздыхаю я. – Ребенок тоже в критическом состоянии.
– Давай я за тобой заеду. Пообедаем где-нибудь, а после сходим в кино или просто прогуляемся вдоль озера. А завтра утром отвезу тебя домой.
– Нет, – качаю я головой. – Я не могу оставить Санквиту. Ей нужно, чтобы кто-то был рядом. Ты ведь все понимаешь, верно?
– Да, разумеется. Просто мне очень хочется тебя увидеть.
– Позвоню тебе позднее.
Я уже собираюсь нажать кнопку отбоя, но Герберт окликает меня:
– Бретт?
– Да?
– Я тебя люблю.
Я ошарашена. Ничего не скажешь, подходящий момент он выбрал для признания в любви! Судорожно подыскиваю подходящий ответ… Впрочем, в подобной ситуации есть только один приемлемый вариант.
– Я тоже тебя люблю, – говорю я, так и не успев решить, правда это или ложь.