– Сейчас ее как раз переводят в отделение интенсивной терапии. Думаю, пока вы подниметесь на пятый этаж, она будет уже в палате.
– Отделение интенсивной терапии? – Я пытаюсь поймать взгляд доктора. – Ее жизни угрожает опасность?
Доктор О’Коннор натянуто улыбается:
– Сегодня мы уже стали свидетелями чуда. Будем надеяться, что произойдет еще одно.
Лифт, везущий меня и Джин на пятый этаж, ползет бесконечно долго.
– Ну давай же! – Я нажимаю на кнопку, когда лифт в очередной раз останавливается.
– Вы должны кое-что узнать, – произносит Джин.
Тон ее не предвещает ничего хорошего. В свете флюоресцентной лампы отчетливо видно, что ее лицо серьезно и сосредоточенно. Черные глаза смотрят на меня не мигая.
– Санквита умирает. Ребенок, скорее всего, тоже умрет.
Я отворачиваюсь и упираюсь взглядом в дверь лифта.
– Нет-нет, – шепчу я одними губами. – Это невозможно.
– Сегодня утром она сказала мне, ей хочется, чтобы вы взяли ребенка себе в случае ее смерти.
От неожиданности я буквально подскакиваю на месте.
– Но как же так… я не могу… – бормочу я, прижимая руки к губам.
Пелена слез застилает мне глаза.
Джин качает головой, глядя куда-то вверх, на потолок лифта:
– Я предупреждала ее, что вы, скорее всего, не захотите усыновлять ребенка смешанной расы.
Меня словно пронзает электрический разряд. Каждый нерв, каждая клеточка моего тела горит в огне.
– Меньше всего на свете меня волнует, к какой расе принадлежит ребенок! Уясните это раз и навсегда! Я горжусь тем, что Санквита оказала мне подобное доверие. – Ком в горле мешает мне говорить, и несколько мгновений я молчу, судорожно сглатывая. – Но Санквита будет жить и вырастит своего ребенка сама. Иначе и быть не может!
В палате, где лежит Санквита, задернуты шторы, просторное помещение тонет в полумраке, в котором тревожно мерцают огоньки медицинских приборов. Санквита лежит неподвижно в окружении бесчисленных проводов и трубок. Она спит, но даже во сне ее дыхание остается прерывистым и неровным. Кожа у нее на лице так натянута, что кажется, вот-вот порвется. Глаза закрыты, опухшие веки такие черные, словно на них лежит слой угольной пыли. Я сжимаю ее влажную руку и убираю прядь волос с бледного лба.
– Привет, лапочка. Ты молодец. Теперь тебе надо отдохнуть.
В ноздри мне ударяет легкий запах аммиака. Один из грозных признаков уремии, о котором я читала в медицинском справочнике. Сердце мое сжимается от тревожного предчувствия.
Джин тоже подходит к постели, поправляет одеяло и подушку. После этого ей остается лишь замереть, устремив взгляд на Санквиту.
– Идите домой, – говорю я. – Мы ничем не можем ей помочь. Когда она очнется, я вам сразу же позвоню.
– Да, мне нужно вернуться в приют. – Джин смотрит на часы. – Пока я не ушла, спуститесь вниз и посмотрите на ребенка. А я побуду с Санквитой.
Двери, ведущие в отделение интенсивной терапии новорожденных, плотно закрыты. Хорошенькая белокурая медсестра, сидящая за стойкой, приветливо улыбается:
– Могу я вам чем-нибудь помочь?
– Да, я хотела бы увидеть… – До меня доходит, что у девочки еще нет имени. – Я хотела бы увидеть ребенка Санквиты Белл.
Медсестра озадаченно хмурится, словно слышит имя Санквиты Белл в первый раз в жизни.
– Ребенок только что поступил, да? Бездомный ребенок?
Внутри у меня все сжимается. Дитя, родившееся час назад, уже носит на себе клеймо бездомности.
– Да, – киваю я, взяв себя в руки. – Это девочка. Ее мать зовут Санквита Белл.
Медсестра поднимет телефонную трубку, и через несколько мгновений в приемную входит невысокая темноволосая женщина с медицинской картой в руках. Ее бордовый халат украшают изображения диснеевских героев.
– Добрый день, – кивает она. – Меня зовут Морин Марбл, я медицинская сестра этого отделения. А вы, как я понимаю…
– Учительница Санквиты, Бретт Болингер, – подсказываю я.
Она заглядывает в карту:
– Ах да. Санквита назвала именно вас своим доверенным лицом. Давайте войдем.
Дверь распахивается, издав тихое гудение. Мы оказываемся в ярко освещенном коридоре.
– У нас девять палат, в каждой – восемь инкубаторов, – сообщает Морин, указывая рукой в дальний конец коридора. – Малышка Санквиты находится в палате номер семь.
Вслед за ней я вхожу в палату. Пожилые мужчина и женщина стоят у инкубатора, где, как я догадываюсь, находится их внук. Всего в комнате восемь инкубаторов, или кювезов. На стене около каждого – открытки, флажки, семейные фотографии, затейливо разрисованные таблички с именами новорожденных. Кейтлин. Тейлор. Около некоторых я замечаю даже семейные фотографии. В некоторых кювезах малыши укрыты мягкими вязаными одеяльцами, явно не больничными.
Морин указывает на одинокий кювез в дальнем углу, лишенный каких-либо свидетельств любви и заботы.
– Вот она.
Надпись на табличке перед инкубатором гласит: «Девочка». Вот и все, что пока можно сказать про это крохотное существо, только что пришедшее в мир.