Как именно это случилось, Сарие не знала. Просто однажды обнаружила калитку настежь распахнутой, а дверь в дом почти ссаженной с петель.
Онемев и задохнувшись от горя, впервые в жизни вошла она в этот дом. Всё-таки вошла. В комнатах стояла тишина, но перекореженный, взломанный в пылу обыска пол, вспоротые подушки, вываленное из шкафа и комода немудрёное добро словно кричали в этой пустоте.
Сарие была всё ещё слишком юна – ей едва тогда исполнилось восемнадцать – чтобы задавать себе и миру вопросы «за что». Ужас случившегося обрушился на неё, как данность. Она совершенно ясно понимала, что это уже – навсегда, как если бы на её глазах Марата накрыла падающая вековая сосна или сошедший в горах сель. Такое в её жизни уже бывало, и она знала: оттуда не возвращаются.
Очень осторожно и медленно, как в страшном сне, она наклонилась и вытянула из вороха белья на полу белую льняную рубаху. Это была та самая, на которой однажды она заметила маленькую треугольную прореху у сгиба локтя: Марат тогда очень смутился (он был большой аккуратист) и с досадой пробормотал, что утром, мол, обрезал гортензии и зацепился за сухую ветку с сучком. Сарие застенчиво предложила починить. Зашивала тайком от родни, чтобы избежать лишних вопросов. И вот сейчас шов был цел, его можно было пощупать пальцем, а самого Марата здесь больше не было. И, может быть, не только здесь.
Веко обожгла закипающая слеза, а ещё внезапно кольнуло предчувствие опасности. Зачем я тут стою, бежать надо, бежать, пока никто меня здесь не нашёл… Но тело словно отделилось от разума и двинулось вдоль стены. Осторожно, легко и нежно пальцы Сарие касались всего, что попадалось на пути: шершавых обоев, полированной доски стола, холодного стального шарика на спинке кровати. Слёзы текли, капали, лились, но она их не вытирала и ничего не видела – она запоминала эту комнату руками, наощупь. Навсегда.
* * *
Как бы узнать имя того садовника, рассеянно подумала Асида, разглядывая давно одичавшие розовые кусты. Уже и спросить-то некого, пожалуй. Интересно, это те самые, его, княжеские, или те совсем выродились, а Зандина бабка, как могла, наладила свой собственный цветник? Чтобы, так сказать, не посрамить честь этого места.
Внутри недовольно пошевелились. Асида прислонилась к яблоне и уже привычно положила ладонь на живот. Кстати, о Занде: пора бы ей и вернуться. Где её носит, интересно знать, да ещё в тот самый момент, когда её ох как ждут в собственном дворе. Во-первых, устали ноги – ходить туда-сюда без передышки. Во-вторых, мало-помалу сдувается запал выяснить то, зачем пришла. В конце концов, какая разница, кто слухи распускает? Не обращать внимания – и не будет от них вреда.
* * *
Уже темнело, когда Сарие, наконец, вернулась домой. С опухшими глазами приходить всё равно было нельзя, и она ещё долго что-то делала бездумно на огороде, чистила птичник и занимала себя любой работой, которая позволяла низко склонить голову и не видеть ничего вокруг.
Когда она огибала дом, чтобы сполоснуть в рукомойнике перепачканные куряком ладони, из стоящего рядом лаврового куста раздался шёпот:
– Сарие, только не кричи. Это я, Батал.
Сарие вздрогнула от неожиданности и увидела, как из-за куста выступила высокая, статная фигура колхозного конюха.
– Батал? – растерянно переспросила она, но он тотчас же схватил её за руку, прижал палец к губам, призывая к тишине, и почти уволок за куст, в густую, совсем ночную уже тень.
Конечно, это было просто вопиюще: касаться руками чужой девушки, да еще затащить ее в кусты – если братья увидят, могут ведь и застрелить сгоряча – но Сарие была так опустошена этим бесконечным днём, что даже не сообразила, что надо бы сопротивляться. Она устало привалилась спиной к подвернувшейся яблоне и спросила:
– Что ты хочешь?
– Где же тебя носит, Сарие, в тот момент, когда тебя ох как ждут в собственном дворе.
– Кто ждёт?
– Я… Послушай… ты только не пугайся, я всё придумал
– Ора… что придумал? Прости, я не понимаю – о чем ты?
– Ты была… там? У Марата?
Сарие промолчала, не в силах даже кивнуть. Просто смотрела на него из темноты тёмными глазищами, пытаясь загнать обратно опять подступившие слёзы.
– Тогда ты знаешь, что его взяли, – заторопился Батал. – Послушай… ты, главное, мне поверь, это сейчас самое важное. Они не только его взяли – они будут шить ему заговор и искать сообщников, и первая, за кем они придут – это ты… Ты всё время крутилась у его двора. О вас такие сплетни ходят – чего только не говорят: и колдун, и развратник, и антисоветчик. Сарие, они придут за тобой уже завтра… я… я точно знаю.
Оглушённая Сарие только моргала, не в силах понять, о чем он говорит. Потому вопрос получился только один: откуда?
– Мой дальний кузен у них в охранниках… он слышал, они давно планировали – проболтался мне случайно, хвалился доверием к нему… Тебе бежать надо, Сарие.
– Но куда? И как?
– Я всё придумал, Сарие. Я тебя украду. Прямо сейчас. У меня кони там, у пустыря – для тебя сильная вороная кобыла, она смирная, справишься – и рванём к моей тётке, она в горах живет, она нас примет.