Сплетня

– Понятия не имею, – Занда оглядела накрытый к ужину стол – сыр, хлеб, салат, холодная отварная курица – и с видимым удовольствием хрумкнула крепким, сочным огурцом. – Вот если бы он не цветочки выращивал, а, скажем, книгу по ботанике надиктовывал – тогда бы его застенографировали, потом расшифровали, потом издали бы – и все бы, заметь, помнили, как его зовут. Что ещё раз говорит о том, что стенография – важнейшая часть строительства светлого будущего.

* * *

Ни светлого, ни тёмного будущего Батал без Сарие не представлял. Он и сам бы не смог объяснить, когда и почему начал думать так: просто в какой-то момент это стало ему совершенно ясно, причем уже тогда было очевидно, что тянется это довольно давно.

Не сказать, чтобы таких девушек в округе не было. Было. Много и разных. Но дышать мешала только одна. И она вечно пропадала у двора этого странного садовника, полнейшего пережитка прежних времен.

Мало того, все вокруг давно подозревали, что в смысле ворожбы он был явно на руку нечист. Иначе почему бы к нему так прикипела молоденькая и абсолютно наша, советская Сарие? Не «нашей» она быть просто не могла, поскольку происходила из самой наибеднейшей бедноты – такого чистокровного крестьянства в роду, как у её отца, было ещё поискать, и революцию в своё время он принял сразу и на «ура».

Батал и сам что-то подозревал, но тут случайно, чистя колхозных коней, услышал разговор двух пастухов. То ли они его не заметили, то ли не сочли нужным понижать голоса, а только Батал услышал гораздо больше, чем хотел бы.

Кровь в жилах кипела – хоть вены отворяй. В общем и целом, суть беседы сводилась к тому, что Сарие – яблочко хоть и сочное, да уж больно похоже, что надкушенное. Да кем – стариком… То ли братья ничего не замечают – хотя ну как уж не заметить – то ли мать им воли не даёт, а только кабы моя сестра так себя вела, пристрелил бы уж, честное слово, в овраге, чтобы род не позорила.

В принципе, Батал и сам был недалёк от того, чтобы выскочить и самолично пристрелить кого-нибудь из болтунов,а лучше обоих, да на их и его счастье, ни ружья, ни даже палки под рукой не оказалось.

Стиснув до хруста кулаки, смолчал, но заметался: что делать-то? Как уберечь? Если разговоры пошли – сожрут её, запачкают, погубят ни за что, ни про что… Собственные братья – вот уж правда – со свету сживут, и разбираться не станут. Доброе имя дороже, чем жизнь всего лишь одной из сестёр.

Выход был ясен. Но почти невозможен. Увезти её, красавицу свою, подальше от чёрных языков, от зависти и подлости человеческой. Только бы согласилась. Она же в его сторону и не глядит. Всё Марат да Марат. Словно нет ей другого света. Только бы согласилась… Только бы…

Всё случилось даже быстрее, чем Батал мог ожидать. Облавы накрыли сетью все дворы – не было невиновных: по ночам никто, кажется, не спал. Ждали скрипа калитки. Придут. Не сегодня – так завтра. Что Марат будет из первых, Батал не сомневался, и справки через дальнего родича аккуратно навел почти сразу. Услышав его пьяную похвальбу, увидев скабрезно вздутые губы, больше уже не медлил.

* * *

Тётка Аша, глубокая старуха, увидев на пороге Батала с бледной, отрешённой и словно не очень понимающей, что происходит, молоденькой девушкой, только руками всплеснула.

– Ора… Не вернуть ведь уже, Батал, что ты наделал?..

– Я не верну. Скорее умру, – стиснул зубы Батал. – Никому не отдам. Пока жив.

– Ну, значит… значит, так, – Аша сморгнула непрошенную слезу. Хоть село её и высоко в горах, а тень чёрная – выше гор. Все склоны накрыла, ничего не оставила. – Что суждено, то случится. Крышу вам дам. А защитить не смогу… Нет на то моей силы.

* * *

Так они поженились – оторванные от своих, от земли, от прошлого. Батал сразу вступил в поредевший местный колхоз, работы навалилось – успевай поворачиваться. Уже через год он стал незаменим. Облавы пошли на спад. Очнулась от морока и Сарие, оценила мягкую, тёплую преданность молодого мужа.

И тут началась война.

* * *

У нее уже было на руках двое малышей – да разменявшая девятый десяток тётка Аша, которую внезапно хватил удар.

Почему мать дала ей такое имя – «Горькая» – Аша догадывалась: на землю их тогда уже легло проклятие, имя которому – «махаджирство». Многих и многих сынов и дочерей уже не досчитались – и новорожденной девочке света и радости в жизни предстояло немного. И хотя великое переселение – которое гораздо точнее было бы назвать «великим вы-селением» – однажды всё же закончилось, горя своего Аша испила сполна. Когда тиф унес обоих родителей, она осталась старшей при семерых братьях, младшему из которых, будущему отцу Батала, едва исполнилось три. Так она никогда замуж и не вышла, выпуская в большой мир своих птенцов – одного за другим. Теряя их в войнах и революциях – одного за другим. В июне сорок первого терять ей уже было некого. Кроме Батала и его бледной, темноглазой жены, внезапно озаривших её дом.