На этой крошечной квадратной лестничной площадке на самом верху только одна дверь, и Мари сейчас за ней. Мама тянется к ручке. Я никогда не была так напугана за всю свою жизнь. Этот момент. Сейчас. Это место. Вот и все, что существует. Вот и все, что когда-либо будет.
Дверь в маленькую комнату на чердаке распахивается перед нами. С разных сторон мерцают свечи, оставляя на стенах пятна света, двигающиеся в медленном, призрачном танце. Запах плесени и пыли, смешанный с сигаретным дымом и запахом отсыревшего картона, заполняет мои ноздри.
Мари прямо перед нашими глазами. Она сидит на деревянном стуле под мансардным окном, серым от въевшейся в стекло грязи. Фотография Робби Харриса в рамке лежит у нее на коленях так, что его улыбающееся пухлощекое лицо смотрит прямо на нас. У ее ног небольшая кучка окурков.
Мои глаза обшаривают каждый темный уголок, но не находят того, что я в страхе представляла. Альфи здесь нет. Я не знаю, радоваться мне или ужасаться. Потому что если его здесь нет, то где же он, черт побери? Что она сотворила с моим сыном?
— Заходи, Салли, — говорит Мари, указывая на пустой стул, приткнувшийся под треснувшей потолочной балкой, и ее улыбка превращается в смертельную гримасу. На ней бледно-розовый спортивный костюм, который, очевидно, некогда был ей впору, но теперь складками свисает с ее тела. Ее кожа серая и восковая. При других обстоятельствах я бы смотрела на нее с жалостью, но теперь она не внушает ничего, кроме ненависти и страха. Ничего, кроме чистой, неподдельной ярости.
— Где он? — кричу я. — Что вы с ним сделали?
— Всему свое время, милая. Всему свое время. Нам с твоей мамой нужно сначала немного поболтать, правда, Салли?
Я бросаюсь к Мари и хватаю за худые плечи. Я могла бы повалить ее на пол, если бы захотела. Я могла бы убить ее прямо сейчас голыми руками.
— Где мой сын?! Что вы с ним сделали?! Он где-то здесь? В этом доме?
Мари смотрит мне прямо в глаза, взглядом призывая отпустить ее.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит она. — Я не могу справиться с тобой физически — не в том состоянии, в котором сейчас нахожусь. Но что толку от этого, а? Я не скажу тебе, где Альфи, пока не получу то, что хочу. — Она тычет пальцем в сторону мамы. — От нее. А если со мной что-нибудь случится, ты никогда не узнаешь, где он. — Странная легкая улыбка скользит по ее губам. — Поэтому тебе остается только надеяться, что я не откину копыта в ближайшие несколько минут.
Крик боли вырывается из моей груди. Нам следовало позвонить в полицию. Что бы ни говорила Мари, мы должны были сразу же с ними связаться. Мама не единственная, кого я никогда не прощу. Я никогда не прощу себя за то, что была такой глупой, за то, что пошла на поводу у Мари, а не обратилась в полицию, как поступил бы любой нормальный человек. Я была полной идиоткой. Тупой долбаной идиоткой, прибежавшей сюда по приказу похитительницы моего сына. Прямо в ее ловушку.
— Тебе это ни за что не сойдет с рук, — произносит мама. — Ты отправишься в тюрьму. Ради бога, Мари, скажи, где он? Что ты с ним сделала?
С замиранием сердца я жду ответа. Все, чего я хочу, — это держать сына на руках. Та, другая страшная история с мамой… потрясение последних нескольких часов — ничто по сравнению с мыслью о потере Альфи.
Мари кивает на мой телефон:
— Выключи его и брось на пол, чтобы я могла его видеть.
Я пристально смотрю на нее.
— Сделай это, — шипит мама.
— И ты тоже, Салли. Ты тоже.
— У меня нет телефона. — Мама напоказ выворачивает карманы. И бросает на меня короткий взгляд. Должно быть, она спрятала его где-то в другом месте.
— О, дорогая. Собиралась в некоторой спешке, да? — Мари снова указывает на стул. — Давай, Салли, садись на скамью.
Мама делает то, что приказано. Я стою в дверях, мои ноги словно приросли к порогу.
— Что бы вы ни хотели сказать моей маме, это не имеет никакого отношения к Альфи. Он невинный маленький мальчик.
— Мой брат тоже был невинным маленьким мальчиком. Но его все равно убили. Да, Салли?
Мама вскакивает на ноги:
— Но я этого не делала…
— Заткнись и сядь! — рявкает Мари. — Ты хочешь увидеть своего внука? Тогда закрой рот, тварь, и слушай меня! Я серьезно, Салли. Ты ничего здесь не решаешь. Сейчас главная я! И чем скорее вы примете это, тем лучше будет для всех. Особенно для Альфи.
Мой желудок сжимается от страха и тошноты, когда я выключаю телефон и кладу его на пол. Мама тяжело опускается на стул.
— Чего ты хочешь от меня?
— Полного признания, вот чего я хочу. Признания, записанного на видео для всеобщего обозрения. — Мари зло смотрит на маму. — Это давно разрушало нашу семью. Это сломало жизнь моей мамы. Испортило и мою жизнь тоже. И моего отца. Это сожрало нас. Но сначала о главном, да, Салли? Расскажи своей дочери, что произошло в тот день. Объясни ей, почему присяжные ошиблись. Скажи ей, почему тебя должны были судить за убийство, а не за непредумышленное убийство.