Сплошная скука. Реквием по шалаве

— Ладно, ваша взяла, что ж, теперь посмотрим, что нам даст реванш, — говорит мой друг, никогда не склонный падать духом.

Однако реванш никому ничего не дал, потому что как раз в этот момент в усилителе раздается шум, и все наше внимание сосредоточивается на аппаратуре.

На экране телевизионного устройства видна просторная гостиная — не наша, а та, что в доме напротив. Туда входит Марго, сопровождаемая Апостолом и Пепо. Кавалеры запросто располагаются в креслах, а Марго тем временем направляется к окну — вероятно, опустить шторы. Напрасный труд,-только как ей об этом скажешь. Наши окна тоже давным-давно зашторены, однако для телевизионных устройств это не помеха.

— Дай чего-нибудь выпить, — требует долговязый.

— Вы прошлый раз все выдули, — отвечает Марго, снова появляясь в поле зрения. — Впрочем, на кухне, кажется, есть немного коньяку.

— А я пас.

— Дело твое, но тут должны стоять бутылки и бокалы...

— Ты считаешь, сюда могут нагрянуть люди Драганова? — спрашивает Марго.

— Едва ли... хотя не исключено, — отвечает Апостол. — Попробуй догадайся, что им взбредет на ум. И все же мне не верится, чтоб они стали ночью колесить по городу ради нас. Пока не расколется Фантомас, Драганов нас не станет донимать. А Фантомас ни за что не расколется.

— Фантомас — могила! — соглашается Пепо.

— Заботитесь только о себе, — тихо замечает Марго.— А вы представляете, каково сейчас ему, бедняжке.

— Почему только о себе? — возражает долговязый. — Так случилось. Нынче очередь Фантомаса. А завтра или послезавтра, может, придет наша очередь.

— «Так случилось»... — сердито повторяет хозяйка. — Если бы ты не надоумил его вернуться и разбить второй шкаф, ничего бы не случилось.

— Я о вас заботился, — невозмутимо доказывает Апостол. — Завтра вы опять начнете канючить. А каждый день грабить аптеки не приходится... Давай-ка неси коньяк!

В это время слышится звонок. Марго исчезает за дверью, и тут же появляется снова вместе с Бонном, Лили и Розой.

— А, вот кто принес коньяк! — восклицает Апостол, заметив в руках Бонна бутылку, завернутую в бумагу.

— Это водка, — уточняет Боян.

— Какая разница. Ну-ка несите рюмки, надо немного отвести душу, не то мои нервы больше не выдержат.

— Только твои? — негодующе бормочет Роза.

После этого комнату заполняет нестройный, но довольно плотный шум, который бывает в тех случаях, когда шесть собеседников одновременно пытаются высказаться. Марго приносит рюмки и недопитую бутылку, но не успевает разлить коньяк — Апостол снова распоряжается.

— Тащи сюда авуары.

Авуары у них, как и следовало ожидать, аптечно-медицинского свойства. Долговязый раскрывает картонную коробку, поданную хозяйкой, и оповещает присутствующих:

— По две ампулы на нос!

— Почему по две? — недовольно спрашивает Боян.

— А потому, что остальные будут храниться здесь, в общей кассе.

— Да? Если придут с обыском, то чтоб забрали все сразу? Давайте-ка лучше поделим их, и дело с концом.

— Нет! — стоит на своем долговязый. — А вдруг захотят обшарить у нас карманы? Где риск больше? Собираться-то все равно здесь, другой площадки нет. А насчет остального Марго сама сообразит.

Авуары распределены, и гости рассредоточиваются по диванам и креслам.

— До чего предусмотрительный у тебя отец, — говорит Боян хозяйке, укладываясь с Лили на диване у двери. — Столько мягкой мебели для нас приготовил...

— Отец? — презрительно замечает Марго. — Все это от деда.

О том, что обстановка этой гостиной датируется не нынешним временем, и говорить не приходится. Мебель, французские шторы, лампа с шелковым абажуром, тирольский пейзаж на стене, гипсовое изваяние какой-то античной богини, лишенное носа, — все это говорит о былой роскоши времен буржуазного просперити.

Правда, не эти мелочи привлекают сейчас мое внимание. Участники небольшого светского сборища, забившись каждый в свой угол, достают шприцы и засучивают рукава. Где-то вне поля зрения Роза, вероятно, включила магнитофон, потому что комнату заполнила назойливая своим монотонным ритмом мелодия. Но пуще всего меня в данную минуту интересует то, что Боян, подготовив шприц для Лили, наполняет второй, для себя, и лихо втыкает его себе в предплечье.

Ну и трепач!..

В гостиной наступает молчание, лишь низкие монотонные звуки, немного напоминающие далекую барабанную дробь, продолжают звучать. Гости притихли, каждый как бы всматривается в свою навязчивую идею. Один Апостол, который, как видно, труднее всего поддается действию морфия, невнятно бормочет себе под нос:

— Это следует сформулировать... и передать... пускай слышит, кто не глухой... нельзя воскреснуть, если ты не умер... сперва ты должен уйти из жизни... бракосочетание, звон будильника, детские коляски, мелочь на проезд... давай ключ от квартиры... кто угощает... глупости... долой все это... чтобы воскреснуть... воскрес и полетел в голубую даль...

Он спотыкается на каждом слове, словно у него язык отнимается. Наконец и Апостол замирает, откинув голову на спинку дивана.

Но именно в этот момент в коридоре звенит звонок.

Скорее от досады, нежели от испуга, долговязый рычит: