Сплошная скука. Реквием по шалаве

— Сказать, как бы он стал рассуждать? В свое время через границу забросили к нам тройку диверсантов. Мы их пропустили, поскольку, согласно директиве, требовалось узнать, с кем они намерены связаться и что намерены делать. Диверсанты укрылись на краю села, в доме бедного крестьянина бай Георгия, который приходился родственником одному из них. Мы приняли необходимые меры предосторожности и стали выжидать. Помню, на другой день сидим с Любо перед корчмой, а бай Георгий ковыляет мимо в бакалейную лавку. «Почему бы тебе не позвать его, говорю, да не поспрашивать о том, о сем? Пропадет человек за милую душу». «А потому, браток, — говорит Любо, — что сейчас его ход, а не мой. Не станет же учитель отменять экзамен из-за того, что ты можешь провалиться». — «Намекни как-нибудь старику, дай знак», — настаиваю я. «Нет, браток, — отвечает Любо. — В жизни бывают моменты, когда подсказки не должны иметь места, и никто тебе не помощник, если ты сам себе не поможешь, никто не примет решение вместо тебя, ты один его примешь, и тебе одному отвечать за это решение». И когда бай Георгий через непродолжительное время снова проходил мимо нас, Любо даже краешком глаза не взглянул в его сторону, а ведь что ему стоило бросить старику многозначительно что-нибудь вроде: «Ох и накупил же ты сигарет, бай Георгий...» — чтоб надоумить человека.

Борислав не спрашивает, что случилось потом с бай Георгием и чем кончилась эта история, потому что сейчас его голова занята другим. Но то, о чем он думает, я давным-давно обдумал и отлично понимаю, что тут возможен единственный выход, если вообще это выход.

— «С профессиональной точки зрения»... Именно так начал бы Любо, — тихо резюмирую я. — У него был такой подход решительно ко всему, пусть даже это касалось его лично.

— Нельзя же судить о человеке лишь с профессиональных позиций, — возражает Борислав и от раздражения закуривает еще раз.

— Можно... И должно... Особенно если он попал в поле зрения разведки. А с Бояном именно это и случилось. До сих пор они его изучали. Изучали пристально, со всех сторон, чтобы зря не рисковать. Теперь перешли непосредственно к вербовке. Начались испытания. И теперь зависит только от Бояна, выдержит он экзамен или провалится.

Мы возвращаемся в гостиную, но и там разговор продолжается в том же духе, потому что мой друг, человек удивительно спокойный, если уж что-то задумает, то, хоть ты тресни, будет спокойно и твердо стоять на своем. Поначалу я сокрушаю один за другим его аргументы, потом из участника беседы постепенно превращаюсь в слушателя, а в дальнейшем, вероятно, и слушателем перестал быть, потому что вдруг устанавливаю, что лежу на кушетке, укрытый одеялом, и сквозь тюлевую занавеску мне видно, как ранним утром светлеет небо.

* * *

Следующие два дня образуют длинную паузу. Длинную, потому что все это время уходит на ожидание. Компания находится под непрестанным наблюдением, однако говорить особенно не о чем, если не считать того, что на другой день вечером «кружок» снова собрался на квартире у Марго.

— Еще четверть часа назад они валялись как трупы, — докладывает утром рано лейтенант. — Чарли и Боян только что уехали на мотоцикле.

— Постоянно поддерживать связь со службой наблюдения, — даю я дополнительное указание. — О малейшей перемене обстановки сообщать мне.

Однако все утро проходит без особых перемен. Боян забегает на минуту домой, потом отправляется вдвоем с Чарли в «Ялту», из «Ялты» — в «Варшаву».

И лишь к обеду поступает заслуживающая внимания новость, правда совсем из другого направления: Томас со своей секретаршей едут по шоссе в сторону Панчерево.

— Небось подались в «Лебедь» отобедать, — говорю Бориславу. — Нам, увы, не удастся последовать их примеру. Мне кажется, было бы не худо перекочевать туда.

В пункте наблюдения мы томимся более двух часов, чтобы получить три мизерные новости: Боян и Чарли из «Варшавы» перебрались в пивнушку, что у Дервенишского шоссе; Томас с секретаршей, как и предполагалось, обедают в «Лебеде»; Томас с секретаршей покидают «Лебедь», удаляются от Панчерево и, немного отъехав от шоссе, располагаются на отдых.

Вся эта игра — наблюдение с большого расстояния, нескончаемый поток донесений и распоряжений по радио, использование телевизионных и подслушивающих устройств, — хотя и не новая, но совершенно непривычная для меня практика. Я привык к совсем иным вещам. Обычно вся эта техника находится не в моих руках, а в руках противника, мне же больше свойственно не следить, а быть объектом слежки, не устраивать западни, а всячески их избегать. Ничего. Некоторое разнообразие — на пользу здоровью.

— Расстояние между Дервенишским шоссе и Панчерево не так уж велико, — бормочет Борислав.

— Во всяком случае, прогулка на свежем воздухе нам не повредит, — отвечаю я.

Затем я отдаю необходимые распоряжения, мы, прихватив лейтенанта, садимся в специально оборудованную машину и, вконец отравленные никотином, с голодными болями в желудках отправляемся на загородную прогулку.