Читаем Сплошная скука. Реквием по шалаве полностью

— Вероятно. Однако бывают почтовые ящики, которые отлично понимают, кому они служат. Так что в интересах дела лучше немного выждать. Ну, давайте ваши предложения.

Генерал встает и берет со стола два листка машинописного текста.

— На наш запрос о проводнике международного вагона, как и следовало ожидать, нам ответили: «Бесследно исчез». Что же касается наркомана — газеты поместили короткое сообщение, вроде бы все объясняющее и всем понятное: «Отравление вследствие чрезмерной дозы морфия». Так что, скорее всего, оба происшествия будут похоронены в архивах — это тоже понятно и удобно всем.

— А что нам делать с матерью? — спрашиваю я к концу разговора.

— Ничего. Не следует разжигать страсти там, где их и без того хватает.

Мы покидаем кабинет, и, едва очутившись в коридоре, Борислав не преминул съязвить:

— А почему ты не спросил, что тебе делать с Маргаритой?

— Это тебя не касается, — одергиваю я своего друга. — Тебе давно пора усвоить простую истину: не путай служебные дела и личное.

* * *

Женщина встретила меня весьма холодно, но после того, как я предъявил ей соответствующий документ, стала чуть приветливей. Усадила, сама села на диван против меня, скрестив ноги в тонких прозрачных чулках; справедливости ради надо признать: ноги — как у молодой девушки, чего нельзя сказать о лице, которое вопреки ухищрениям косметики выдает возраст. Бегло оглядываю интерьер: стильная мебель серебристо-серого цвета, обитая светло-сиреневым бархатом, два неплохо сохранившихся персидских ковра, разостланных в холле и в комнате, несколько картин неизвестных мне, а может быть, и остальной части человечества мастеров, хрустальные и фарфоровые вазы и огромное зеркало в золотой раме, которое, вероятно, имело счастье отражать образ хозяйки в ту пору, когда она была гораздо моложе...

— У вас чудесная квартира, — говорю я. — Как видно, профессия парикмахера — доходная?

— Не жалуюсь. Но, если вы полагаете, что все это можно приобрести за деньги, заработанные в парикмахерской... — Доверительно подавшись ко мне, она поясняет: — Мой покойный муж был дипломатом.

— Царским дипломатом?

Дама, отшатнувшись, занимает исходную позицию.

— Служил своей стране, сколько хватило сил.

— В таком случае он, надо полагать, был весьма пожилым?

— Да, действительно, но вы же знаете — любви все возрасты покорны.

И она поддерживает платье, обнажая колени: дескать, правило это не утратило своего значения и по сей день.

— Вы правы, — киваю я. — Однако мы несколько отклонились от служебного разговора. А служебный разговор касается вашего почтового ящика.

Женщина держится безупречно — на ее слегка удивленном лице нет ничего такого, что могло бы показаться подозрительным. И все-таки, несмотря на умелую игру, она не в состоянии скрыть напряжения.

— Ящика?.. — спрашивает она. — Что с ним приключилось, с почтовым ящиком?

— Да ничего не приключилось, — отвечаю я. — Но происходят странные вещи: в нем появляются и исчезают материалы и сведения совершенно секретного характера. Так что мой вопрос сводится к следующему: кто кладет эти материалы в ваш почтовый ящик и кто их забирает?

— Но я-то об этом ничего не знаю! — произносит женщина, вскинув брови и глядя мне прямо в глаза.

— Если принять во внимание, что это ваша первая реакция, все в порядке, другой я и не ждал, — констатирую я. — Так что сказанное вами мы просто не будем учитывать.

Физиономия дамы выражает сдержанную обиду.

— Да-а-а, люди вашей профессии никому и ничему не верят, но ей-богу...

— Погодите, — останавливаю я ее, — не торопитесь составлять на нас служебные характеристики. И вообще, поймите, что по этому делу нам известно несколько больше, чем вы предполагаете, и если я пришел сюда, то вовсе не ради того, чтобы что-то от вас узнать, а для того, чтобы вы подтвердили то, что нам хорошо известно.

Я закуриваю, чтобы дать ей время, и, пока там, под прической, похожей на дворец в стиле барокко, прокручивается сказанное, продолжаю:

— Если бы ваш почтовый ящик использовали раз-другой, ответ «ничего не знаю» можно было бы и принять. Но все дело в том, что ящик использовался многократно, в течение долгого времени, и даже самый наивный человек не поверит, что за все это время вы ни разу не наткнулись, пусть случайно, на один из этих материалов. А вы, оказывается, ни сном ни духом?.. С другой стороны, следует добавить, что не найдется такого наивного человека, который бы использовал для секретных целей чужой почтовый ящик без ведома его хозяина: это не только опасно, но просто глупо.

Женщина молчит, уставившись глазами на носок своей изящной туфельки, — вероятно, мыслительная деятельность под прической продолжается.

— Но мне даже в голову не приходило, что это могут быть секретные материалы... — изрекает она наконец вполголоса, с некоторым оттенком раскаяния.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эмиль Боев

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза