Сполохи

Бориска отчаянно бился с гнусиной и завидовал вознице. Кожа на лице, шее, руках старика была такой жесткой, такой дубленой, что ее не мог пробить ни один комариный хобот. А еще дед Антипка закурил трубку. Впервые в жизни видел Бориска, как курят, и удивлялся. Дед Антипка был весь в дыму, и комары, удвоив силы, ринулись на Бориску. Он зарычал, с головой закутался в тулупчик. Под тулупчиком было душно, но зато это спасало от гнуса. «Бог с ней, с духотой, не помру», — подумал он… А потом к нему подсела Милка и стала кормить грудью Степушку. У парня ноги до земли, а он титьку сосет. Бориска рассердился, Милка же отвечает: «Ты не сюда смотри, на двор погляди: худо на дворе-то». Хочет Бориска выглянуть за дверь, а она не поддается, и уж на улице грохочет что-то, гремит… Бориска сорвал с головы тулупчик, и его на миг оглушила ружейная пальба. Телега неслась, подпрыгивая на корневищах, ухала в колдобины, моталась из стороны в сторону. Дед Антипка, стоя на широко расставленных коленях, целился из самопала поверх Борискиной головы. Помор едва успел согнуться, как грохнул выстрел.

— Ах, разбойники, ах, тати окаянные! — бормотал дед Антипка, заталкивая в ствол здоровенный кусок свинца.

Бориска глянул назад. Следом за ними бежали страшные на вид люди в черных лохмотьях и размахивали кистенями и рогатинами. В это время дорога свернула в сторону, преследователи пропали за поворотом. Впереди на узкой тропе в беспорядке сгрудились возы, лошадь встала на дыбы, правые колеса въехали в канаву, телега наклонилась — и Бориска с дедом Антипкой выкатились на мягкий мох. Обоз полыхал огнем самопалов, раздавались истошные вопли.

Пока Бориска подымал деда, пока искали самопал, пули и порох, появились преследователи и с криками устремились к ним. У деда Антипки задрожали руки — порох высыпался. Бориска выхватил у него самопал, взялся за ствол: «Ну, держитесь, лихие!»

Первым на него наскочил, крутя кистенем, долговязый и лохматый мужик, сквозь прорехи в рубахе заметил Бориска болтающийся крестик на шнурке. Наверное, этот крестик заставил помора изменить свое решение. Он перекинул самопал в левую руку и, быстро сунувшись долговязому под мышку, легко отшвырнул его в сторону. Но другого, коренастого и широкоплечего, Бориска так ударил самопалом, что сломался приклад. Разбойник без звука рухнул в пыль. Третий, совсем сосунок, потихоньку пятился, неумело держал перед собой длинную рогатину. Бориска пошел на него.

— Не подходи! — завизжал парень. — Ой, не подходи — порешу! — А у самого тряслись руки.

Бориска стукнул ружьем по рогатине, и парень, охнув, выронил ее. Из ельника, бранясь последними словами, выбирался долговязый, но Бориске уже не хотелось драться.

Пальба смолкла, и раздался голос купца Рытова:

— Эй, все целы?

— Уходите! — сказал Бориска разбойникам. — Да бегите же, дураки!

Разбойники, переглянувшись, нырнули в чащу и бесшумно исчезли.

— Это ты добро сделал, что отпустил их, — произнес дед Антипка, повесили бы сейчас «голубков».

К ним подбежали Харитон Рытов и другие возницы.

— Сколько убили? — Купец увидел Бориску: — А-а, ты здесь оказался.

— Со мной ехал от Каргополя, — ответил за него дед Антипка.

Глаза Рытова недоверчиво полоснули по Бориске.

— Самопал сломали, курьи головы! — он склонился над лежащим в пыли разбойником: — Ну и ну! Кто ж его так?

— Да вот, богомолец, — дед Антипка указал на Бориску.

Купец выпрямился, еще раз цепко оглядел помора:

— Удар у тебя — ой-ой-ой! Чем же ты его саданул?

Бориска молча протянул сломанный самопал.

— Да-а… Весь черепок раздробил. Силища у тебя, брат…

Бориске было нехорошо. Вызволяя телегу из канавы, он старался не глядеть на убитого. Купец велел бросить тело в лес, но сердобольные мужики похоронили его православным обычаем: чай, тоже человек, даром что лихой.

«Худо я жить начинаю, — думал Бориска, трясясь в телеге, — человека загубил. Жил он себе, жил и вдруг перестал. Кем он был? Ведь не всю жизнь в лихих обретался. Может, и семья где есть, а я его…» У Бориски и в мыслях не осталось, что разбойник мог его убить. Он казнился тем, что поневоле стал убийцей, и всю дорогу мучился и каялся в содеянном.

2

Расставшись в Вологде с дедом Антипкой, Бориска отправился в Москву с богомольцами. Толпа была немалая: старики, мужики, бабы и девки тащились кто в белокаменную, кто в Сергиеву лавру.

Стояла невыносимая жара. Трава побурела, хлеб горел на корню. Прошел день пресвятой богородицы Казанской — самое время жать, а жать-то нечего. Слабый горячий ветерок гнал по полям горькую пыль…