Спонтаноиды

Римейк как механизм творческого прогресса. «Экономичность – сущность бытия: всё новое в нём шьётся из старья!» – говаривал Шекспир. «Нет мысли маломальской, которой бы не знали до тебя», – вторил ему Гёте. Каждого творящего должны преследовать эти насмешливо-ядовитые, убийственно правдивые слова. А ведь эти безжалостные точки были поставлены Великими Мастерами одна за другой сотни лет назад, и мало того – в переписке Гёте есть сведения, что он это утверждение почерпнул из Библии! (Здесь уместно выразить сомнение в том, что даже в наше время «раскручен» весь арсенал сюжетов, содержащийся в этой Великой Книге Книг). Каким же способом можно сказать что-то новое? Ответ очевиден: это невозможно. Выходит, те, кто пытается сказать что-то новое, не зная этого, повторяют (и всё чаще – почти дословно) ранее написанное, изданное и забытое или, наоборот, процветающее параллельно, неведомо для автора, в бескрайнем океане книг, мелодий, изображений? Значит, искать нужно не ЧТО, а КАК? Возможно, именно такой ответ содержится всё в тех же неумолимых приговорах, столь блестяще выраженных Великими Мастерами? Ведь они же прямо отсылают нас к уже созданным творениям прошлого: познай лучшие из них, насладись соками и ароматами их первородности! Бережно укрась их, вечноживущих – вечнозелёных, вечноцветущих и вечноплодоносящих – теми новыми красками, которые народил бесконечный бег времени! В самом деле, не этим ли были заняты лучшие умы, трансформирующие архаические саги от Гомера к Джойсу, завораживающие рисовальные ритмы пещерной живописи от древних египтян к Гогену, рулады примитивного рога неистового Роланда к шедеврам Вагнера и Бетховена, – и далее, далее… Значит, вот каким образом искусство не топчется на месте, а движется: – по пути беспрерывного подсознательного обновления повторов? И эти повторы – вечные реминисценции его архаических основ?

Такое направление мыслей подводит к раздражающему, нерусскому слову «римейк», особо распространившемуся в последнее время. Раздражающему потому, что, во-первых, на русском языке нет вполне адекватного слова, а во-вторых, и это главное, применяется оно в сфере, которая меня, человека старомодного, совсем не привлекает и даже отталкивает: это сфера телесериалов, триллеров, театральных экспериментов, заумных перформансов и инсталляций, и прочих новаций. Но если отбросить подобные индивидуальные предпочтения, слово «римейк» коротко и точно передаёт заложенный в нём смысл. Итак, предположим, что каждый заметный шаг в развитии любой сферы искусства можно считать удачным римейком предыдущего достижения – и так далее, до бесконечности. Так складывается спасительная картина: Господь сотворил вечное, замкнутое основание мудрости, заложив в него, как в Ноев Ковчег всех тварей, все доступные человеку знания и мысли. На благодатной почве этого основания человек с Божьей помощью непрерывно выращивает переплетённые между собой винтовые лестницы, каждая ступенька которых – следующий римейк (философской мысли, произведения искусства, научного представления и т.д.). Один полный виток каждой такой лестницы – это появление очередного римейка-шедевра, за которым неминуемо следует дальнейшее восхождение.

Не слишком ли примитивна такая формула? Пожалуй; но если даже так, она всё же раскрепощает слишком щепетильные умы, даёт им свободнее вздохнуть и не винить себя в унылом, постыдном повторе или даже в неумышленном плагиате. С другой стороны, назвать «Улисса» результатом одной из ветвей многократных римейков «Одиссеи» было бы более чем спорно, да и как-то неловко… Но всё же тезис о римейке как методе и средстве бесконечного осознания величественных, незыблемых архаических основ, несомненно, близок к истине.

*

В рождественские дни 1950г в доме моего друга детства было тихо и покойно: родители ушли в гости, и дома была одна бабушка. Электрического света, как это часто случалось, не было. Бабушка отвела нас на кухню послушать, как в потёмках тихонько хрюкают два маленьких поросёнка под печкой, и ушла молиться. На кухонном столе в тёплой темноте сказочным жемчужно-лунным сиянием светилась четверть кочана квашеной капусты: прямо на неё через окно падали пронзительно-серебряные лучи от ледяного месяца.

В тот вечер мы украдкой, впервые в жизни, отведали водки, и мне до сих пор кажется, что закусывал я не самой капустой, а её восхитительным холодным свечением. С тех пор я люблю вкус водки.

*

Воистину, не святой ли долг вежливости каждого мужчины деликатно, но совершенно определённо, дать понять женщине, что она желанна, желанна им здесь и сейчас! Как они благодарны за такое откровение, как чувствительны к нему! На этом основан истинный кодекс этикета общения с женщиной.

*