Спорим, будешь моей

Мягко и сдержано. Как обычно.

Обычно… Никак…

– Доброй ночи!

– Доброй ночи, Лизавета.

Едва закрываю за собой дверь, откуда-то из темноты выскакивает мама.

– Что это было? – она в панике.

А меня вдруг подмывает засмеяться. Давлю, потому что это неуместно. И жестоко.

– Павел подвез меня домой.

– Но где вы встретились? И что… Боже, что у тебя за вид?! – только сейчас замечает и, ожидаемо, приходит в ужас. – Павел тебя такой видел?

– Павлу понравилось, – огрызаюсь раздражено. – Он ведь такой же мужчина, как и все…

– Не доводи меня! – трясет перед моим лицом пальцем.

Кажется, что готова ударить. Пусть бы… Плевать.

– Все нормально, мама. Завтра договорились еще куда-нибудь сходить.

– А-а… – теряется она. – После стирки?

– После стирки.

– Ты… – принюхиваясь, хватается за сердце. – Ты что пила?

Вздыхаю обессиленно. И иду в сторону комнат.

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи…

Ни о каком спокойствии, конечно же, речи быть не может. Меня по-прежнему колотит. И с каждой последующей секундой тишины сильнее.

Проверяю телефон. Ничего.

Чарушин не звонит. Не пишет.

Возможно, стоило бы дождаться утра… Начало третьего все-таки… Но я не могу ждать. Набираю его номер.

Гудок, второй, третий, четвертый… Какое-то скрипучее и прерывистое соединение. Резкий болезненный прострел в моей груди.

– Слушаю, – глухой выдох Чарушина.

– Привет… – шепчу срывающимся голосом.

Затискиваю рот ладонью, чтобы не расплакаться. Судорожно втягиваю носом кислород. Закатывая глаза, несколько секунд непрерывно дрожу.

А он все это время молчит. Молчит нехарактерно. И очень страшно.

– Где ты? – бормочу, едва справляясь с рвущим всякие пределы дыханием и странными звуками, которые, как я не стараюсь, похожи на всхлипывания.

– Там, где и планировал закончить вечер.

Чарушин же вразрез со мной звучит абсолютно безэмоционально.

– На даче? – уточняю без надобности.

И так ведь понимаю.

– Угу, – мычит неразборчиво.

Пил? Если пил, то из-за меня? Переживает?

Сердце сжимается. Да так, что вновь приходится взять паузу, чтобы иметь возможность вдохнуть.

– Что делаешь?

– Пытаюсь понять.

Пол из-под ног уходит. Такой простой и, казалось бы, неоднозначный ответ, а меня волной жуткой вины окатывает. Едва держусь, чтобы не рухнуть. В голове так мутно становится, в груди горячо, тошно и мучительно больно.

– Я… Артем, я… Прости, что так получилось.

Шумный выдох.

И все.

Он не отвечает.

Новая сердечная пляска. Бешеная агония. Смертельное поражение каких-то особо важных органов. Полный отказ работать. Переворот. Перестройка. И кровавая война. Свои против своих. Да, я сама себя убиваю.

Когда у меня уже заканчивается кислород, а желания вдыхать и дальше жить не возникает, Чарушин откладывает вынесение приговора.

– Завтра поговорим.

И все – короткие гудки. Еще какое-то время их слушаю и, прокручивая его последнюю фразу, пытаюсь распознать какие-либо эмоции в голосе. Но их нет. Попросту нет.

Закусываю губы. Счесываю зубами слизистую, пока во рту не появляется характерный металлический привкус крови. То ли обезумевшее сердце прорывается в горло, то ли просто какой-то ком собирается – душит. Впиваюсь ногтями чуть выше выреза платья, едва не сдирая кожу. Такая боль там… Как выдержать?

А у него? Ему ведь больнее… Чувствую. Знаю.

Перед глазами летят ослепляющие искры. А следом за ними наползает горячая слепота. Пока не проливаются слезы. Обильно стекают. По губам, подбородку, шее… Туда же на грудь.

Я задыхаюсь. Я трясусь. Я буквально схожу с ума!

До завтра, которое к слову уже наступило, не доживу. Мне нужно его увидеть, иначе умру.

Слишком больно. Слишком тревожно. Слишком чересчур!

Впервые заказываю такси. Среди ночи. И волнуюсь не о том, что со мной может случиться что-то плохое… Лишь о том, что на вызов снова Павел явится.

Пока иду в ванную, шатаюсь. А может, землю подо мной качает. Без разницы. Все равно не передумываю. Пусть хоть пожар, хоть потоп, хоть война… Поеду! Быстро умываюсь, поправляю одежду и волосы, надеваю пальто и тихонько выбираюсь из дома.

– Куда?.. – ловит в последний момент мама.

Не оглядываясь, отмахиваюсь рукой. И, срываясь на бег, заскакиваю в салон автомобиля.

Минует – за рулем такси незнакомый мужчина. Надеюсь, Бог сжалился, и мои злоключения закончились. Надеюсь, Чарушин не обижается. Хочу, чтобы обрадовался, увидев меня. Уповаю на то, что обнимет и успокоит. Это все, что мне сейчас нужно.

В дороге почти удается взять себя в руки. Нет, внутри, конечно, все еще трясет. Но внешне какое-то отрешение сковывает. Наверное, потому что я настраиваюсь на серьезный разговор, во время которого мне лучше сохранять хотя бы видимое спокойствие.

Поблагодарив таксиста, захожу во двор. Но в дом без приглашения не решаюсь. Стучу и замираю напряженно в ожидании. Снова внутри огонь разливается. Измученные ткани сразу же отзываются пульсацией.

А если не услышит? Не откроет? Уехал? Спит?

Сотни мыслей в голове проносятся. Сразу же кругом она идет. Прикрываю веки, чтобы как-то притормозить вращение. Становится лишь хуже. Распахиваю обратно глаза. Медленно вдыхаю. И вдруг… Замок проворачивается.