Спорим, что ты умрешь?

Все, кто выжил в катаклизме, послушно сидели в баре. В дверях с тоскливой миной курил охранник Шевченко.

– Наконец-то, – бросил ворчливо. – Милости просим. Ваше величество поджидают в Красной гостиной.

– Беспорядков не было? – устало поинтересовался Максимов.

– Обошлось, – махнул рукой телохранитель. – А у вас как успехи? Высадка прошла без эксцессов?

– Какая высадка? – прищурился Максимов.

– Ну, не знаю, – растерялся телохранитель. – Слово такое. Типа шутки. Куда-то же вы там высаживались? Полчаса бродяжили…

Он вошел в гостиную и остановился на пороге, фиксируя сразу всех и даже Шевченко за левым ухом. Обстановка в гостиной какая-то гнетущая. Ровель, прямой и тощий, как антенна, взирает исподлобья. Забился в дальний угол. Каратаев, мурлыча под нос, разбирается с сосудом огненно-золотистого напитка. Наводит «длиннофокусную оптику», накладывая на губы «подневольную» улыбочку. Инга, запакованная в пестрый свитер без горла от Хьюго Босс, нервно теребит бриллиант на пальце. Трогательная картина – девушка и диван. Даже две девушки – но вторая не бросается в глаза, как-то съежена, занимает мало места и в принципе может отозваться на имя Ксюша. В глазках – слезки по любимому руководителю. Дворецкий Шульц от нечего делать протирает бокалы. Интеллигентный очкарик Ворович от того же занятия сам с собой играет в шахматы. Кажется, проигрывает. Пустовой выбирает «мертвую» зону – сидит в отдельно стоящем кресле, сбрасывая пепел в хрустальную вазочку, настороженно смотрит на детектива. «Голубые», подуставшие друг от друга, уже не изображают сиамских близнецов. Крайнев корчит из себя великомученика. Снежков дотрескивает холодную курицу, вылизывает до блеска тарелку и со скрытым восхищением взирает на вошедшего – какого же порядочного гея не взволнует статный, утомленный мужчина в расцвете лет?

– Легок на поминках, – ехидно ощерился Каратаев, постучав пальцем по стеклу. – Не хотите совместить полезное с поллитрой, Константин? Вам сегодня край как надо.

– Как-то вы располнели, – покосился на него дворецкий. – Слишком долго отсутствовали.

– И не только, – оторвался от доски Ворович. Близоруко сощурился. – Вам никто не говорил, детектив, что вы назло мамке нос отморозили?

– Не отморозил, а подморозил, – поправил Максимов, подходя к бару. Онемевший локоть опустился на стойку. Упасть бы, сил нет, уснуть – и вся работа…

– Вам удалось что-нибудь найти? – осторожно осведомилась Инга. Артистичные пальчики перестали мусолить бриллиант.

– Хвастайтесь, – икнул Каратаев. Вроде пьяный, а глаза обрели настороженный блеск.

Подобрался Пустовой, словно намереваясь катапультироваться из кресла. Снял очки Ворович, взялся их яростно протирать. Шевельнулся Шевченко, как-то ненароком оторвался от косяка, размял пальцы на правой руке.

– Расслабьтесь, господа, – грустно вздохнул Максимов. – К величайшему сожалению и бескрайнему «увы» – ни-че-го. Полный голяк. Будем ждать полицию, – он поднял руку с часами. – Давно им, кстати, пора появиться – надоели уже со своей пунктуальностью…

Гостиная безмолвствовала. Не верил ему убийца. Затаился. Ждал. Не будет он больше предпринимать преступных действий. Хватит. Сделано больше, чем достаточно. Пять трупов. Слишком хорошо – тоже не хорошо. Можно зарваться. Теперь ему останется продержаться три дня, забрать причитающуюся наличность и отвалить куда-нибудь на острова в Тихом океане. Или в Индийском…

– Что же нам теперь делать? – вопросила за всех Инга.

– Ждать, – печально улыбнулся Максимов. – Не будет же полиция измываться над нами до утра? Кстати, господа, хочу вас обрадовать – вы можете не жаться больше друг к дружке в этом большом, гостеприимном доме. Разрешаю разойтись. Исчезновений больше не будет. Но постарайтесь все же воздержаться… от появления на кухне.