Спорим, что ты умрешь?

Он не стал объяснять, с чем связана непривычная щедрость. Вышел из гостиной и широким шагом направился в вестибюль. Закурил. Жадно овевал дымом узоры на морозных окнах. Он должен выждать, пока люди разойдутся. Перетерпеть минут десять. А потом проделать абсолютно тупую, но яркую инсценировку. Для этого «режиссеру» нужны два человека. Лучше три. И молиться всем богам, чтобы в ближайшие четверть часа в этом доме не объявились посторонние товарищи…

Минутная стрелка неслась, как угорелая.

– Шульц! – рявкнул Максимов, врываясь в каморку дворецкого. – Мобилизуйте Ксюшу, и чтобы через пять минут все эти хреновы постояльцы сидели в баре!..

Через пять минут «все эти хреновы постояльцы» сидели в баре.

– П-послушайте, Максимов, – растерянно бормотал Каратаев. – М-мне кажется, мы с вами уже н-недавно встречались… н-неужели так быстро соскучились?

– Черт знает что, детектив, – выразил недовольство Шевченко. – Вы полагаете, что Пал Палычу в его возрасте…

– Да пусть работает, Алексей, – поморщился старик. – Константин Андреевич не маленький, ему виднее.

Гости судорожно рассаживались.

– Тяжелое это времяпрепровождение – отдых, – натянуто хмыкнул Ворович. – Знаете, Константин, меня не покидает чувство, что работать предстоящую неделю мы не будем.

– Зато останемся живыми, – оптимистично заметила Инга.

– Это в-временно, дорогая дама, – уверил ее зевающий Каратаев. – Помяните мое слово, даже с приездом полиции в этом доме н-ничего не изменится… Н-нас будут трясти, как с-сидорову козу, и лупить, к-как грушу… а потом опять что-нибудь п-произойдет…

Максимов отодвинулся в тень за барную стойку. Он видел всех, но особенно он жаждал увидеть глаза одного человека. Вынув мобильник незаметно для присутствующих, вызвал номер, подождал секунд десять, отключил. Можно начинать.

– Боже, как мне это надоело… – заканючил пострадавший в неравной схватке Крайнев. – Я хочу домой, скорее хочу домой…

– К жене и детям, – заржал Каратаев. – Послушай, Борюсик, а может, ты в душе не гей?

Блондинчик Снежков украдкой бросал на Максимова многозначительные взгляды. Не слишком ли он из кожи лезет? А как же пострадавший возлюбленный? Прошла любовь, завяли помидоры?

На пороге появилась взволнованная горничная. Облизнула дрожащие губки, попрыгала глазками по присутствующим, отыскав за стойкой бара одинокого сыщика. Голосок хрипел от волнения:

– Послушайте, детектив… Вы просили всех собрать… Я стучалась к п-постояльцу из 21-го номера… Он не ответил, тогда я вошла – у него не заперто… В номере никого нет… По-моему, его вообще нигде нет… Он пропал…

Максимов замер. Ошибочка вышла. Взвился дворецкий:

– Но вы же сказали, что никто больше не пропадет!..

– Я ошибся… – пробормотал Максимов.

– Он ошибся!!! – завизжала Инга. – Ну что вы на него наезжаете?! Он ошибся! Человеку свойственно ошибаться!!!

– Позвольте, – пролепетал покрывающийся покойницкой зеленью Ровель. – А кто у нас живет в 21-м номере?

– Пустовой, – убитым голосом сообщил Максимов.

Состояние всеобщего ужаса было трудно описать. И лишь в глазах одной персоны, к коей приковано внимание, мелькнуло недоумение.