Как буду смотреть я им в глаза завтра?.. И послезавтра, и всю оставшуюся вечность?.. И как буду смотреть я в глаза Дженни, смотреть в которые не буду уже никогда?.. Будь проклят тот день, когда решил я стать пиратом, будь проклят день, когда приехал в Сан-Януарио, будь проклят чёртов призрак и будь во веки веков проклято это растреклятое неугомонное животное!..
Целясь на звук, что было сил запустил я в угол ботинком. Эффект превзошёл все ожидания. С грохотом посыпались камни и цветистая брань д’Арманьяка. Заверещал попугай.
– Призрак! – заорал Патрик.
– Ура-а-а, мы спасены! – заорал Крюк.
– Да нет, не наш призрак!.. Настоящий!.. В смысле – другой!
– Тогда – а-а-а, мы пропали!
Из стены камеры, едва различимый в тусклом свете коридорного фонаря, торчал молочно-белый сгусток неясной формы и природы. Сгусток вибрировал, извивался и напряжённо кряхтел.
– По-моему, он… оно… застряло…
Едва успел я это произнести, как вновь посыпались камни. С чпокающим звуком сгусток отделился от стены и рухнул на пол. Теперь стало ясно, что прибыл он сюда, протиснувшись сквозь узкий лаз. Да и не призраком он оказался, а высоким, бледным как покойник стариком. Но даже возраст, худоба и цвет лица не в силах были скрыть могучего некогда телосложения. Бороду без единого тёмного волоска он мог бы легко заткнуть за пояс, если бы его белая – точнее, грязно-белая – хламида до пят была чем-нибудь подпоясана.
Старик обвёл нас полубезумным взглядом, в раздумье потёр лоб, исполинской глыбой уходящий ввысь от мясистого крючковатого носа, и разочарованно всплеснул руками.
– Да что ты будешь делать, опять промахнулся!
Покопавшись в бороде, он вытащил свиток пергамента, сплошь покрытый письменами и рисунками, приложил к стене и начал вносить какие-то исправления.
– У вас есть план побега из каземата? – боясь поверить своей надежде, спросил я.
– Не болтай ерунды, юноша, – сказал он, не прекращая чертить. – Зачем, объясни на милость, мне понадобился бы план каземата, если я помню его наизусть, как таблицу алхимических элементов Эльфекехальаруба ибн Мендаля?.. Уж не говоря о том, зачем мне отсюда сбегать?.. Глупости, юноша, глупости… Просто меня вдруг осенило, что если взять множество счётных досок, находящихся в разных частях света, и соединить их меж собой так, чтобы даже при разрушении её части система в целом оставалась работоспособной…
Он смешался и быстро свернул пергамент.
– Положительно, я родился не в своё время.
Грустно покачав головой, старик достал из бороды часы, глянул на них и, словно кролик в нору, шмыгнул обратно в лаз.
– Вперёд, – скомандовал я, устремляясь за ним, – всем следовать за белым стариком!
Изнутри толща стен каземата напоминала сыр: невольный наш провожатый то и дело заныривал во всё новые и новые тайные ходы и лазы. Изо всех сил работал я локтями и коленями, стараясь не упустить из вида голые мозолистые пятки, что служили мне единственной путеводной нитью во мраке. Влево, вправо, вверх, вниз, наискосок, по диагонали… С трудом сдерживал я головокружение и уже начал опасаться, что так, неровён час, мы пролезем насквозь всю земную твердь, когда в глаза вновь ударил свет. Мы вывалились из стены в небольшой комнате, уставленной странными механизмами, пюпитрами с раскрытыми фолиантами, укутанными тканью мольбертами и книжными шкафами. Старик укрылся за каким-то сооружением, напоминающим детскую лошадку на колесиках, и встревоженно зыркал на нас оттуда.
– Что?.. Ну что вы ко мне привязались? Заняться вам больше нечем? Хулиганы!
– Лоша-а-адка… – зачарованно протянул д’Арманьяк. – Сударь мой, вы позволите?.. Я так давно не был в седле!
– Сам ты лошадка, – голос старика немного потеплел. – А это – эквестроцикл, удивительное изобретение, что навсегда изменит лицо человечества и распахнёт пред ним сияющие горизонты свободы перемещения в пространстве… Ладно уж, попробуй.
Упрашивать д’Арманьяка не требовалось. Одним лёгким движением оседлал он эквестроцикл, поставил ноги на выпирающие из его боков изогнутые рычаги.
– Но-о-о, пошла!
Механизм заскрежетал, тронулся с места и покатился по кругу.
– Извините, – сказал Патрик, – а что если сделать её менее массивной? И поставить на два колеса… Тогда число цепей, приводящих колёса в движение, можно будет сократить с четырёх до двух. Или даже до одной.
Старик распушил бороду и фыркнул от возмущения.
– Два колеса? Что за невежественная ерунда! Сразу видать, ничего ты, юноша, в механике не смыслишь. Если их будет два, то конструкция попросту упадёт. Об этом ты подумал?
– Это всё очень интересно, – сказал я, – но почему, вместо того, чтобы спасаться самим и спасать Дженни, мы обсуждаем механических лошадей?.. И кто вы вообще такой?
– Ах вот оно что, вы же просто не знаете, кто я… Ну да ничего, сейчас затрепещете от ужаса и наконец-то оставите меня в покое.
Он откашлялся и заговорил, подвывая: