Спортивное пиратство для начинающих

Гунь-Винь ударил первым. Широкий тесак вонзился в разделочную доску, задвигался с едва уловимым глазом проворством, рассекая стопку салатной зелени на мельчайшие частицы. Д’Арманьяк ответил безупречно элегантной серией финтов сковородкой.

Бой закипел. Зашипел, забулькал и зашкворчал.

Шинковка, пассеровка, шпигование… Цизелирование… Хитрая обвалка… Припускание!.. Ещё припускание, теперь с оттяжкой… Льезон!.. Ах, какой блестящий льезон!.. Дегласировка… Скорее, дегласировка, пока не поздно!.. Аккуратно, аккуратно, пошировать!.. Противники тяжело дышали, лица их раскраснелись, пот лился градом, движения замедлялись… Ну же… Где же последний решающий удар?.. Где сервировка?.. Сервировка, во имя милосердия!..

Гунь-Винь осел и тяжело рухнул на песок. Д’Арманьяк опустился на колени, судорожно хватая ртом воздух. Полежав в изнеможении с десяток минут, дуэлянты начали сходиться.

– Вот, – сказал Гунь-Винь, протягивая д’Арманьяку миску из тончайшего фарфора. – Велшина кулиналного искусства Гунь-Виня. Гунь-Винь назвал это блюдо «Аломат цветов сливы в золотой вазе, что ощутил Гунь-Винь во влемя сна в класном телеме над лечными заводями незадолго до путешествия на запад».

– Тре бьян… Очень и очень бьян, должен признать, – сказал д’Арманьяк, перекатывая кушанье на языке. – Соли не хватает.

– Что?!.. Да как ты смеешь уплекать Гунь-Виня в… – Гунь-Винь с очевидным трудом взял себя в руки. – Давай-ка твоё поплобуем!

Д’Арманьяк поставил на растопыренные пальцы огромную тарелку. Эффектным жестом приподнял серебряную крышку. На тарелке лежал малюсенький кусочек чего-то белого и не менее крошечный – чего-то коричневого. Всё это было полито чем-то красным и увенчано листиком мяты.

– Рагу ирландё а-ля монгольфьё, сударь мой!

Гунь-Винь потянулся к тарелке. Д’Арманьяк опустил крышку и сделал шаг назад.

– О-ля-ля, не так быстро! Сначала я должен узнать, найдутся ли у вас две тысячи золотых луидоров?

– Смеёшься, фланцуз? Откуда у бедного Гунь-Виня столько денег? Гунь-Винь честный повал, а не какой-то там нуволиш.

– В таком случае весьма сожалею, сударь, но вы проиграли. Видите ли, главный ингредиент французской кухни – высокая цена. Потому она высокой кухней и называется. Тот, кто не может себе этого позволить, никогда не ощутит всей её прелести. Но те немогие, кому посчастливилось принадлежать к сливкам аристократического и финансового мира, в один голос утверждают, что ничего более изысканного они в жизни не едали.

– Ещё бы, – буркнул привязанный рядом со мной Крюк. – Кому охота за две тысячи собственных луидоров круглым дураком-то выглядеть?

Гунь-Винь изменился в лице и словно бы разом постарел вдвое, что, учитывая его почтенный возраст, осуществить было не так-то просто.

– Всё!.. Всё плопало!.. Спелва плоклятые дикали заплетили Гунь-Виню валить челепаховый суп. Ничего, сказал Гунь-Винь, Гунь-Винь будет готовить лыбу и длугие молеплодукты. Гунь-Винь любит готовить лыбу!.. Но челепахи ласплодились и сожлали все молеплодукты на десять молских миль оклест. И лыбу сожлали… Эти чёлтовы дикали ничего не смыслят в балансе экологических систем. Ничего!.. Тогда Гунь-Винь лешил стать макотолговцем. И что же?.. Оказалось, Гунь-Виню некого колмить свежими и вкусными булочками с маком. На этом плоклятом необитаемом остлове не обитает ни одного гулмана!.. А тепель ещё этот фланцуз, который знает неизвестные Гунь-Виню секлеты кулиналии… Позол!.. Какой несмываемый позол… Гунь-Виню незачем больше жить. Отвелнитесь, Гунь-Винь будет делать халакили.

– А я думал, эту штуку только японцы делают, – сказал Крюк.

– Лазумеется!.. Тепель вы сами видите, каких недостижимых глубин отчаяния достиг несчастный Гунь-Винь.

– Послушайте, а не могли бы вы нас тогда развязать? – сказал я. – Вам уже в любом случае всё равно, а нам приятно.

Гунь-Винь отрешённо кивнул. Макоторговцы принялись разрезать стягивавшие нас бечёвки. С наслаждением растирая затёкшие от неподвижности руки, я спросил:

– А вы и правда хорошо рыбу готовите? Много рецептов знаете?

Гунь-Винь на секунду отвлёкся от мрачных раздумий. Точнее, задумался ещё больше, наморщил лоб и стал загибать пальцы.

– Лаз, два, тли… шесть… Шесть знаю.

– Рецептов?

– Тысяч.

– Ого! Тогда на вашем месте я бы погодил отчаиваться. Если вы сядете на корабль и пройдёте около пятидесяти миль на северо-запад, то обнаружите остров, на котором нет ничего, кроме рыбы и людей, знающих один-единственный способ её приготовления – зажарить на костре.

– Только жалить умеют?.. – недоверчиво переспросил он.

– Точно так, сударь мой. И отвратительно умеют, доложу я вам. Даже не абилируют предварительно. Это уж не говоря о должном фраппировании, – поддержал меня д’Арманьяк.

Гунь-Виня аж передёрнуло от отвращения.

– Гунь-Винь слочно поедет к этим несчастным! Гунь-Винь будет спасать. Гунь-Винь будет учить. Гунь-Винь будет колмить!.. Гунь-Винь начнёт колмить плямо сейчас. Ужин!.. Всем плиготовиться к ужину!

Он призывно захлопал в ладоши. Макоторговцы, засуетились, забегали, сгибаясь под тяжестью столов, скамеек, кастрюль, тарелок и подносов с едой…