– Нет, – сказал Стокеш, – это к тебе взывает делириум тременс. Именно к таким печальным результатам приводит неумеренное употребление рома. Что ж, будем лечить… Среда, подай-ка мне пилу Джильи.
Голова Акаба мгновенно исчезла из отверстия.
– Даю вам десять минут на размышление! – донёсся из-за частокола его удаляющийся голос. – Это моё последнее слово, клянусь громом! Если вы откажетесь выдать кита, вместо меня будет говорить самая психопатическая и диссоциальная из моих двадцати четырёх множественных личностей.
– Друзья мои, нужно приготовиться к обороне, – сказал доктор. – Несите сюда всё оружие, какое только найдётся в форте.
– Никакого не найдётся, – сказал Патрик. – Есть только бананы и банановая похлёбка. Но зато её много. Я пока ждал, на всех готовил, с запасом.
– Хм… Это плохо. Но хорошо. Будем обходиться тем, что есть… Среда, ты на смотровую вышку. Наблюдай за манёврами противника, в драке от тебя всё равно толку мало.
– Это почему? – спросил я. – Он же здоровый как лошадь, и у него когти, клыки… Да он одним хвостом всех запросто раскидает.
– Среда не может причинить вред человеку. Нравственный закон внутри него не позволит.
– А допустить, чтобы вред человеку был причинён его бездействием, это он может, что ли?
– Да нет, ты не понял. Он с утра краткий курс истории философских учений в пяти томах сожрал. И теперь сытый. А когда кастороиды сытые, они добрые и всех любят, как самих себя. Даже врагов… В общем, не теряй времени и разжигай огонь под кастрюлями. Похлёбка должна быть горячей!.. Патрик, Монморанси, ваша зона ответственности – северная стена. Она самая длинная, китобои непременно атакуют с той стороны. Я же возьму на себя ворота…
То и дело рискуя ошпариться, бегал я между кухней и частоколом с кипящими кастрюлями в руках. И уже готовился завершить последний рейс, когда ощутил вдруг, как трещат и прогибаются подо мною изъеденные термитами половицы. В следующий миг я уже летел вниз. Упал навзничь, пребольно ударившись всеми частями тела разом обо что-то твёрдое и холодное. Множество неразличимых в темноте мелких предметов с острыми гранями впивалось мне в спину.
Ощупью добрался я до ближайшей стены. Пошарив руками, обнаружил укреплённый на ней факел. Чиркнул огнивом. Вспыхнувшее пламя озарило табличку: «Убедительная просьба ногами по сокровищам не ходить. Клинт».
Я перевёл взгляд на пол. Уж не знаю, как Клинту удавалось выполнять собственное предписание, но мне это было явно не по силам. Весь пол глубокого и узкого – напоминавшего, скорее, колодец – подвала был сплошь усыпан толстым многодюймовым слоем…
– Пиастр-р-ры!.. Пиастр-р-ры! – закричал попугай.
К тому времени он уже приноровился цепляться за моё плечо столь мёртвой хваткой, что не покинул насиженного места даже во время падения с пятнадцатифутовой высоты. Надо полагать, за долгие года битв и штормов механизмы естественного отбора вывели породу специальных пиратских попугаев с доминантным геном противоударности.
Из самого тёмного угла сокровищницы донеслось зловещее шипение. Покрытая чешуёй тень молнией скользнула среди груд золота и через секунду обнаружил я, что вновь лежу на полу, будучи не в силах – в который уже раз за мою недолгую пиратскую карьеру – пошевелить ни рукой, ни ногой. Тугие кольца змеиного тела опутывали меня от головы до пят. Я закричал. Кольца сдавили мне грудь, словно информируя, что лучше этого не делать.
– Попугай, – зашептал я тогда, – к призраку… на помощь…
– Ух ты!.. – сказал призрак, с восторгом обозревая сокровища.
– Кхм-кхм… – сказал я.
– Ух ты!.. – сказал призрак, с восторгом обозревая меня. – Настоящий санянуарский лаокооновидный полуудав! Я про таких даже у Линнея не читал. Как тебе его удалось раздобыть?.. А погладить можно?
– Прекрати свои дурацкие шутки, – прошептал я, – и освободи меня от этой твари… Спасибо.
– Ой, да ладно тебе… Не за что. Не стоит благодарности. Я ж этого всё равно делать не собираюсь. Во-первых, я призрак, а не серпентолог. Во-вторых, лаокооновидные полуудавы занесены в красную книгу мудрости Одина. А мне проблемы с викингоидейцами не нужны, даже не уговаривай. И вообще, чего ты распереживался-то так, не понимаю? Он же не кусается.
– Это он сейчас не кусается. И что, это его, по-твоему, менее страшным делает?
– Нет, конечно. В том-то вся и штука. Полуудавы – жутко страшные! Они полуудавливают свою добычу, не позволяя ей шевелиться и издавать громкие звуки, и держат так до тех пор, пока…
– Пока что?
– Пока не переварят.
– Но для этого он должен меня сначала проглотить!.. Ай!..
Кольца стиснулись. Громкие звуки издавать, пожалуй, и впрямь не следовало.