Спортивный журналист

Интервью получилось не очень удачным по части «обнаружения скрытых мотивов» в командных сочетаниях «дылд» и «коротышек», каковое и было моей целью. Однако я счел его поучительным, хоть и не был согласен ни с чем из сказанного Маттом. Да и Матта порадовала возможность посидеть с молодым журналистом и преподать ему жизненный урок. «Знай во всем меру и сохраняй добросовестность» – вот с чем я вернулся тогда в «Шератон-Коммандер». А когда закончишь с этим, займись семенами новой травы, или старой пластинкой Каунта Бейси, по которой скучал последнее время, или составлением каталога подносящих тебе коктейли официанток, – именно этим занялся я (последним из трех), и нисколько о том не пожалел.

На площадке баскетболисты опять начинают обмениваться убийственными взглядами и угрожающе тыкать друг в друга длинными костлявыми пальцами. Особенно свирепствуют игроки черные, а белые ребята, бледные и тонкорукие, вроде бы пытаются умиротворить их, хотя на деле просто побаиваются, что, если начнется драка, им тоже достанется на орехи. Второй тренер – приземистый, встревоженный мужчина в белых брюках – пытается утащить Матта Грини под трибуны. Однако Матт рвется в бой. Для него настоящая жизнь протекает именно здесь. Ничего показного. Чувство меры он утратил, ему хочется побуянить и тем втолковать «Никсам», что играют они неправильно. Матт выскакивает из своего загончика, чтобы все могли увидеть, чего он стоит, и мне это нравится. Уверен, он сильно скучает по дням своей молодости.

Внезапно картинка мигает, на экране появляется еще один ныряльщик, глядящий с обрыва вниз, на свою вспененную судьбу. Си-би-эс сдалась.

Элвис Пресли снова трусит к кухонной двери, позвякивая «алмазным» ошейником, принюхиваясь к воздуху. Он не питает никакой уверенности на мой счет – и кто поставил бы это ему в вину?

Появляется Линетт, блестящие глаза ее приобрели выражение хитроватое, но сердечное.

– Элвис Пресли едва ли не главный в этом доме, – говорит она, легко пристукивая носком своей туфельки по ошейнику пса. – Он кастрирован, конечно, насиловать вашу ногу не будет, не бойтесь. Мужчина он только наполовину, но мы все равно любим его.

Элвис Пресли усаживается на кухонный порог, разглядывает меня.

– Песик что надо, – говорю я.

– Вам не кажется, что Викки немного неспокойна? – спрашивает Линетт, словно желая предостеречь меня от чего-то. Взгляд ее становится испытующим, она медленно-медленно скрещивает руки.

– По-моему, с ней все в порядке.

– Ладно, а то я подумала, может, в Детройте что-нибудь неприятное случилось.

Так! Всем, включая Элвиса Пресли, все уже известно, и каждый норовит обратить случившееся к собственной выгоде, сколь бы пустой та ни была. Семья, в которой не принято что-либо скрывать. Секретов в ней не заводится – если, конечно, один из ее членов не решает утаить что-нибудь, рискуя навлечь на себя неодобрение всех остальных. Викки, по-видимому, рассказала нечто пикантное, но картина получилась незавершенная, и Линетт пытается заполнить пробелы. Да она вовсе не такова, какой мне хотелось ее видеть, и в эти мгновения я полностью перехожу на сторону Викки.

– Насколько я могу судить, все было прекрасно.

Я улыбаюсь: от меня вы никаких признаний не дождетесь.

– Ну и хорошо, – радостно кивает Линетт. – Мы все так любим ее, желаем ей только лучшего. Она самая храбрая девушка на свете.

Без ответа. Ни «Почему храбрая?», ни «А скажите, что вы думаете об Эверетте?», ни «По правде говоря, она показалась мне сегодня немного странной». Ничего, кроме «Она чудесная» и еще одной ухмылки.

– Да, особенно сейчас. – Лицо Линетт расплывается в лучезарной улыбке, однако и в ней явственно проступает предостережение. Затем она уходит, оставив Элвиса Пресли неподвижно сидеть на пороге, глядя на меня пустыми глазами.

Пока Викки роется наверху в поисках клюшек, в дом входит, пинком распахнув переднюю дверь, ее брат Кэйд. Он был на берегу, укутывал в брезент своего «Бостонского китобоя», и, когда я пожимаю его ладонь, та оказывается жесткой и холодной. Кэйду двадцать пять, он работает недалеко отсюда, в Томс-Ривере, судовым механиком, здоровенный парень в белой футболке и джинсах. Викки говорила, что брат состоит в «списке кандидатов» Полицейской академии штата, – собственно, он уже обзавелся ровным взглядом полицейского, нимало не интересующегося причудами ближнего своего.

– Из Хаддама, значит, да? – буркает Кэйд, когда мы выпускаем руки друг друга и остаемся стоять бок о бок, не зная, что сказать. Никаких следов Техаса, где вырос Кэйд, в его речи не сохранилось, он обратился в законченного молодого джерсийца с аурой «место издания не указано, время тоже», окружающей его, как ядовитое облако. Он возвышается рядом со мной, точно мачта, и гневно смотрит в выходящее на улицу окно. – Я встречался с девушкой из Южного Брансуика. Мы с ней ездили на каток у сто тридцатого. Может, знаете, где это?

Губы его изгибаются в улыбке, веселой и презрительной сразу.