Способы думать. История и общество, дискурс и концепт

Таким же «вымышленным предметом» является, например, и «народ». Да простят меня все, кого я этим своим заявлением ранил и невольно обидел (для кого-то ведь и «народ» звучит гордо). Но действительно, кто его видел, этот, с позволения сказать, «народ»? Выйду на улицу, гляну на село? Нет, не видали. Не может подкорка ощутить такой «предмет», объять это необъятное своим «внутренним взором». С другой стороны, чем он — «народ» — отличается, например, от «населения», «общества», «кадров», «масс» или пресловутого «дамы и господа»? Тот же самый денотат, а смыслы какие-то разные получаются.

И я про смыслы-то понимаю, чай, академии кончали, и лобные доли вроде как с извилинами должны быть. Но что прикажете делать моей подкорке? Как ей ко всем этим «существительным» относиться? Так же и принимать, не глядя? Нет, ей бы попроще да поконкретнее, а то… «А то пишут и пишут… — памятуя о Полиграфе По-лиграфовиче. — Голова пухнет!» Если же припомнить, что Михаил Афанасьевич, прародитель Шарикова, — врач и психолог по сути своей, то понятно, что Шариков этот не кто-нибудь, а та самая «старая» кора, то есть наша с вами подкорка, явленная силой художественного гения в обход сознания, чуждая ему и всем его лингвистическим сложностям.

* * *

«Сознание отображает себя в слове, как солнце в малой капле вод, — пишет Лев Семёнович Выготский, завершая свою великую и последнюю книгу «Мышление и речь». — Слово относится к сознанию, как малый мир к большому, как живая клетка к организму, как атом к космосу. Оно и есть малый мир сознания. Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания»[30].

Эта фраза, насколько я мог заметить, повергает читателей Льва Семёновича в благоговейный и восторженный трепет, а меня, признаюсь вам честно, в совершеннейший ужас — приземлённый и животный.

С одной стороны, я понимаю, что Лев Семёнович, безусловно, прав, и если мы говорим о «внутреннем слове», то в нём заключен весь спектр возможных смыслов, занимающих моё сознание: все мои «внутренние слова» поясняют друг друга, а потому в каждом из них (как в «малой капле») отражается «солнце» (сознание) в целом. Но, с другой стороны, от этого понимания правоты Льва Семёновича, что называется, не становится легче, скорее наоборот. Совсем наоборот! Ведь получается, что всякое слово лишено хоть какой-либо определённости… Если же добавить сюда фальсифицирующую функцию мозга, который постоянно «переписывает» высказывание, превращая «непонятное» (фактическое) в «понятное» (иллюзорное), вспомнить о том, что означение по природе своей «произвольно» (Ф. де Соссюр), а множество существительных (не говоря уже о глаголах, прилагательных и деепричастиях) и вовсе являются «вымышленными» (Ч. Пирс), из-за чего на границе между «корой» и «подкоркой» неизбежно происходит толчея неопределённости и сумбур вместо музыки, то что в таком случае представляет собой моя речь?!

Возможно, сейчас этот мой вопрос прозвучит как некое издевательство, но, право, ничего подобного у меня и в мыслях нет. Я лишь пытаюсь выявить, продемонстрировать, показать проблему: наши «слова» — к сожалению, капли вод в бурном потоке высказываний, а вовсе не — хотя бы капли — определённого смысла.

Великим легко… особенно подводить итоги. Только что мы читали, как Лев Семёнович финализировал своё научное творчество, а вот последний абзац последнего текста Михаила Михайловича Бахтина (словно они советовались, как заканчивать, как Делёз с Гваттари): «Нет ни первого, ни последнего слова и нет границ диалогическому контексту (он уходит в безграничное прошлое и безграничное будущее). Даже прошлые, то есть рождённые в диалоге прошедших веков, смыслы никогда не могут быть стабильными (раз и навсегда завершёнными, конченными) — они всегда будут меняться <обновляясь> в процессе последующего, будущего развития диалога. В любой момент развития диалога существуют огромные, неограниченные массы забытых смыслов, но в определённые моменты дальнейшего развития диалога, по ходу его они снова вспомнятся и оживут в обновленном <в новом контексте> виде. Нет ничего абсолютно мёртвого: у каждого смысла будет праздник возрождения»[31].

Будучи психиатром, я привык наблюдать подобные «праздники возрождения смысла» где надо и в особенности где не надо, на постоянной, так сказать, основе, поэтому восторгов Михаила Михайловича касательно вечности этого смыслового хаоса, как вы понимаете, я разделить не могу, хотя и правота его для меня очевидна. Но как транслировать смыслы, если они уже по дороге, в процессе сказывания, перерождаются?..

ПРЕЛЮДИЯ К ДИАЛОГУ № 3