Спуститься на землю (Колонизация — 2)

Несколько студентов бросали на Реувена ревнивые взгляды, когда они с Джейн выходили из кампуса рука об руку. Рядом с ними он чувствовал себя трехметровым. На самом деле, он был совершенно обычным человеком ростом в один метр семьдесят три сантиметра - в моменты рассеянности он думал о нем как о пяти футах восьми, - поэтому, когда они с Джейн смотрели друг другу в глаза, они делали это на равных. Трое или четверо арабских мужчин заулюлюкали, когда увидели Джейн. Они одобряли крупных блондинок. Она не обращала на них внимания, что срабатывало лучше, чем указывать им, куда идти и как туда добраться. Это только ободрило их.

“Я привел Джейн домой ужинать”, - крикнул Рувим на идише, войдя внутрь.

“Все в порядке", - ответила его мать из кухни на том же языке. “Всего будет вдоволь”. Ривка Русси, был убежден Реувен, могла накормить армию вторжения, если бы та предупредила ее за пятнадцать минут.

Его сестры вышли и поприветствовали Джейн на ломаном английском и на языке расы, который они изучали в школе. Джудит и Эстер только вступили в подростковый возраст; рядом со зрелыми формами Джейн они определенно казались незавершенными. Она отвечала им на тех обрывках иврита, которые выучила с тех пор, как приехала в Иерусалим. Реувен улыбнулся про себя. Как и большинство носителей английского языка, она не могла произнести ни одного гортанного звука, чтобы спасти свою жизнь.

Джудит - он был почти уверен, что это была Джудит, хотя близнецы были идентичны и носили одинаковые прически, не в последнюю очередь из-за возникшей путаницы, - повернулась к нему и сказала: “У кузена Дэвида еще больше проблем. Отец делает все, что в его силах, чтобы все исправить, но...” Она пожала плечами.

“Что теперь?” Спросил Реувен. “Это опять не нацисты, не так ли?”

“Нет, но англичане не хотят отпускать его”, - ответила его сестра, - “и положение евреев там становится пугающим”.

“Гевалт”, сказал он, а затем перевел для Джейн.

Она понимающе кивнула. “Это как быть человеком в Австралии. Ящерицы хотят, чтобы никого из нас не осталось. После того, что они сделали с нашими городами, удивительно, что все мы такие ”. Для нее борьба с угнетением извне началась, когда она была маленькой девочкой. Для Рувима это началось за две тысячи лет до его рождения. Он не стал сравнивать, по крайней мере, вслух.

Его отец вернулся домой через несколько минут. Мойше Русси выглядел как более старая версия Реувена: он облысел на макушке, а волосы, которые у него остались, были стального цвета. Рувим спросил: “Что это я слышал о кузене Дэвиде?”

Мойше поморщился. “Это может стать проблемой. Командующий флотом, похоже, не очень заинтересован в том, чтобы помогать ему. Не то чтобы он в тюрьме или вот-вот будет казнен. У него просто тяжелые времена. Атвар думает, что у многих тосевитов времена еще хуже, поэтому он ничего не будет с этим делать ”.

Они с Рувимом оба говорили на иврите, которому Джейн могла в некоторой степени следовать. По-английски она сказала: “Это ужасно! Что он будет делать, если не сможет выбраться из Англии?”

Английский был четвертым языком Мойше Русси после идиш, польского и иврита. Он придерживался последнего: “Ему придется сделать все, что в его силах. Прямо сейчас я не знаю, как я могу протянуть ему руку помощи ”.

Из кухни Ривка Русси крикнула: “Ужин готов. Все к столу”. Рувим направился в столовую, но обнаружил, что у него немного пропал аппетит.

Квартира - здесь их квартирами не называли, - в которой Ящеры поселили Рэнса Ауэрбаха и Пенни Саммерс, была едва ли вдвое меньше той, в которой Рэнс жил один в Форт-Уэрте, и та была не слишком большой.

Он похромал к холодильнику, который также был примерно вдвое меньше того, что был у него в Штатах. Несмотря на то, что квартира была крошечной, он задыхался к тому времени, как добрался туда. Он никогда не выиграл бы забег, не после того, как ящеры прострелили ему ногу и грудь во время боев в Колорадо. Он полагал, что ему повезло, что эту ногу никто не ампутировал. Он был бы намного увереннее, если бы сохранить это не означало с тех пор жить в боли каждый день своей жизни.

Так или иначе, он сделал все, что мог, чтобы облегчить эту боль. Он достал из холодильника пиво "Лайон Лагер" и открыл крышку церковным ключом. Услышав шипение, Пенни крикнула: “Принеси мне тоже что-нибудь из этого, хорошо?”

“Хорошо”, - ответил он. Его техасский акцент контрастировал с ее резким, плоским канзасским тоном. Здесь, в Южной Африке, они оба звучали забавно. Он открыл еще одно пиво и отнес его Пенни, которая сидела на диване, знававшем лучшие дни.

Она взяла его, пробормотав слова благодарности, затем подняла в знак приветствия. “Грязь попала тебе в глаз”, - сказала она и выпила. Она была бронзовой блондинкой лет сорока, на несколько лет моложе Рэнса. Иногда она все еще выглядела как деревенская девушка, которую он впервые встретил во время боевых действий. Однако чаще, намного чаще, она казалась твердой, как гвоздь.

С сардоническим блеском в голубых глазах она снова подняла бутылку пива. “И за Южную Африку, черт возьми”.