“И я пешка, которой нужно пожертвовать, не так ли?” Сказал Гольдфарб. На этот раз капитан группы Пастон не ответил, но ему и не нужно было отвечать.
Все еще с отвращением качая головой, Гольдфарб вышел из своего кабинета. Он не захлопнул за собой дверь, как бы сильно ему этого ни хотелось. Это была бы мелкая месть, а месть, которой он хотел, была какой угодно, только не мелкой. Как добиться ее, не попав в неприятности похуже увольнения за плохое поведение, было, к сожалению, совсем другим вопросом.
Пара рядовых отдали ему честь, когда он вышел под водянистое февральское солнце - лучшее, что мог предложить Белфаст. Для них его офицерская форма говорила громче, чем его желтоватая кожа, нос крючком и вьющиеся каштановые волосы (теперь седеющие) не совсем подходящего оттенка для человека, чьи предки были респектабельными англосаксами или кельтами. Гольдфарб горько фыркнул, отвечая на приветствия. Он хотел бы, чтобы его начальство думало так же.
Что мне делать? он задавался вопросом. Он знал, что должен что-то сделать. Оставаться в Британии, медленно сдающейся в объятия рейха, было невыносимо. Его родители увидели надпись на стене и сбежали из Польши. Родители его жены вывезли ее из Германии незадолго до того, как Хрустальная ночь стала началом конца для тамошних евреев. Ожидание неприятностей не было в его крови, как и у Наоми.
Не покидая королевских ВВС, он не мог поехать в Канаду, и он не мог уйти из королевских ВВС. Он тоже не думал, что сможет поехать в Соединенные Штаты, хотя секретарь американского консульства не высказался на этот счет так определенно. “Нужно выяснить”, - пробормотал он себе под нос.
Предположим, янки скажут "нет"? Он не хотел этого предполагать. Он хотел предполагать что угодно, только не это. Однако то, как ему сопутствовала удача - то, как Бэзил Раундбуш и его приятели помогали ему в этом, - он бы не поставил ни на что, что сложилось бы так, как ему хотелось.
“Куда еще я могу пойти?” Еще один вопрос, на этот раз адресованный размытому, затянутому дымом небу. Те немногие кусочки Европы, которые немцы не оккупировали, были гораздо более подвластны рейху, чем Соединенное Королевство. Советский Союз? Он снова фыркнул. Это было бы равносильно возвращению на сковородку, с которой сбежали его родители. Русские могли хотеть его за то, что он знал о радарах, но это не означало, что они будут относиться к нему как к чему-либо, кроме проклятого еврея.
Гольдфарб собирался сесть на велосипед, чтобы вернуться в свою квартиру в офицерском корпусе и сообщить Наоми плохие новости, когда остановился. Если все, чего он хотел, это сбежать из Британии, он исключал из своих расчетов более половины мира - ту часть, которой управляли Ящеры.
“Что ж, неудивительно, что я не подумал об этом сразу”, - сказал он, как будто кто-то утверждал обратное. Он сражался с ящерами еще упорнее, чем с нацистами. Он отправился в польскую тюрьму с пистолетом Sten, чтобы вызволить оттуда своего двоюродного брата Мойше Русси, и боролся всем, что попадалось под руку, когда раса вторглась в Англию.
И теперь он хотел жить под их властью?
Он покачал головой. Он не хотел. Жить под властью Расы было одной из последних вещей, которые он хотел делать. Но оставаться в Британии дольше было самой последней вещью, которую он хотел делать.
Через мгновение он снова покачал головой. Это было неправильно. Он мог подумать, что это из-за того, что ему было плохо, но это было не так. Арест в Марселе был очень поучительным в этом отношении. Он бы гораздо охотнее попытался провести остаток своей жизни в Британии, чем снова хотя бы на десять минут ступить на территорию Великого германского рейха - примерно столько, как он думал, он протянет.
“И мне даже нужно потянуть за провода”, - пробормотал он. В эти дни Мойше Русси, далекий от того, чтобы томиться в тюрьме Ящеров, иногда советовал самому командующему флотом, как вести себя с беспокойными тосевитами. Влияние его двоюродного брата вытащило его из нацистской тюрьмы. Возможно, это могло бы вытащить его и из Британии.
Он сел на велосипед и поехал. Когда он это делал, в его голове всплыло новое имя. Палестина. Его двоюродный брат Мойше жил в Иерусалиме. Он отправился туда после того, как нацисты с негодованием выпустили его на свободу. На что была бы похожа жизнь в Палестине?
В следующем году в Иерусалиме. На протяжении скольких веков это была еврейская молитва? Мог ли он воплотить ее в жизнь?
Его чуть не переехал "Остин-Хили". Он крикнул что-то недоброе водителю, который продолжал ехать, не подозревая о том, что чуть не промахнулся. Гольдфарбу на протяжении всей его жизни приходилось прокладывать себе путь против волны антисемитизма. Он достойно вел себя в бою на земле и в воздухе, и в доказательство этого у него были орденские ленты над нагрудным карманом. Однако боги тщетно боролись с водителями-идиотами.