“Ну, нет, боли не сильнее, чем...” Анелевичу пришлось замолчать. “О. Вы, должно быть, имеете в виду мужчину с пистолетом. Он скучал по мне. С тех пор он не возвращался. Я не беспокоюсь о нем… слишком сильно ”. Его рука опустилась на рукоятку пистолета, который он носил на бедре.
“Кто мог пожелать убить тебя?” Спросила Нессереф.
Рот Большого Урода скривился в жесте, который Нессереф привыкла ассоциировать с весельем, хотя она не понимала, почему обстоятельства должны его забавлять. “Кто?” - спросил он. “Возможно, немцы, поляки, русские, а также, возможно, региональный заместитель администратора”.
“Буним?” Нессереф сделал отрицательный жест рукой. “Невозможно! Раса не делает таких вещей. Кроме того, он бы сказал мне об этом. Он говорил о том, что это произошло через какое-то агентство, отличное от его собственного ”.
“Он бы не признался в этом”, - сказал Анелевич. “Даже если бы он организовал это, он бы не признался в этом никому, кто не должен был знать об этом”.
“Почему бы и нет?” И снова Нессереф был озадачен.
Тосевит снова улыбнулся. И снова пилот шаттла не видел причин для веселья. Словно разговаривая с детенышем, едва способным понимать слова, Мордехай Анелевичс ответил: “Потому что, если бы он организовал это, и если бы я узнал, что он это организовал, я, вероятно, попытался бы убить его в отместку, и он это знает”.
Он говорил, насколько могла судить Нессереф, довольно спокойно. Она считала его своим другом, насколько это было возможно, несмотря на различия видов. Но он только что показал ей, насколько он чужой. Ее дрожь не имела ничего общего с холодной погодой.
Мордехай Анелевич мог сказать, что привел Нессерефа в ужас. Он на самом деле не думал, что Буним пытался его убить. Если бы Буним так поступил, он не был уверен, что попытался бы отомстить, убив регионального субадминистратора. Убийство известного Ящера было лучшим способом, который он мог придумать, чтобы доставить евреям Польши серьезные неприятности. Конечно, если то, что он сказал, дойдет до Бунима, это может удержать регионального заместителя администратора от выдвижения каких-либо блестящих идей. Он надеялся, что так и будет.
“А как твоя бомба из взрывчатого металла?” Небрежно спросила его Нессереф.
Не в первый раз он пожалел, что вообще упомянул при ней о бомбе. И теперь, вместо того чтобы демонстрировать свое веселье, ему приходилось скрывать это. Пилот шаттла пыталась вытянуть из него информацию тем же способом, которым он пытался передать ее ей. Он ответил: “Все очень хорошо, спасибо. А как у тебя?”
“У меня их нет, как вы прекрасно знаете”, - сказал Нессереф. “Все, о чем мне нужно беспокоиться, - это об избытке жидкого водорода”.
Еще до того, как вторжения сначала нацистов, а затем ящеров вынудили его заняться войной и политикой, Анелевичс изучал инженерное дело. Он уважительно присвистнул; он кое-что знал о тех проблемах, с которыми мог столкнуться. И, конечно, когда он думал о водороде, он думал о Гинденбурге ; кадры кинохроники все еще были живы в его памяти спустя более чем четверть века. Ящеры были намного осторожнее, чем немцы когда-либо мечтали быть - ящеры были, одним словом, нечеловечески осторожны, - но все же…
“Как вы производите этот шум?” Спросила Нессереф. “Я слышала, что другие тосевиты делают это, но я не вижу, как”.
“Что, свист?” Спросил Мордехай. Ключевое слово прозвучало на идише; если оно и существовало в языке ящеров, он его не знал. Он просвистел несколько тактов. Нессереф сделал утвердительный жест рукой. Он сказал: “Ты так формируешь губы ...” Он начал морщиться, затем остановился. “О”.
После осмотра проблема оказалась простой. Нессереф не могла морщиться. Ее лицо так не выглядело. У нее даже на самом деле не было губ, только жесткие края рта. Она умела свистеть не больше, чем Анелевичз могла в совершенстве воспроизвести все шипящие, хлопающие и чихающие звуки, которые были в ее языке. Она поняла это примерно в то же время, что и он, и позволила своему рту раскрыться в смехе. “Теперь я понимаю”, - сказала она. “Это невозможно для человека моего вида”.
“Боюсь, что это правда”, - согласился Анелевич. “Я также боюсь, что сейчас мне нужно делать покупки, иначе моя жена” - еще одно идишское слово, еще одно понятие, отсутствующее в языке расы, - “будет очень недовольна мной”. Он выразительно кашлянул, чтобы показать, насколько несчастной была бы Берта.
“Тогда прощай”, - сказала ему Нессереф. “Я возвращаюсь в свой новый город. Возможно, однажды ты навестишь меня там”.
“Я благодарю вас. Я бы хотел этого”. Мордехай имел в виду именно это. Независимо от того, что они думали о погоде, множество ящериц колонизировало Польшу. Ему было очень любопытно, как они живут.