Среди гиен и другие повести

Ингрид стояла и смотрела на него, а он все не мог различить выражения ее глаз и не понимал, как себя вести. И, остановившись, сказал только:

— Привет.

— Привет, — сказала она.

Море, грохоча, сверкало пеной возле их ног.

— Недоступный абонент… — сказал он.

— Это я, — откликнулась Ингрид.

— Убить тебя мало.

Она часто закивала, и страх ушел из его души. Он шагнул вперед и погладил ее по щеке, и она порывисто схватила его ладонь и поднесла к губам. И прижалась к нему всем телом.

— Тщ-щ… — сказал он, неудержимо улыбаясь. — На нас смотрят.

— Это… Руди, — задыхаясь, проговорила Ингрид. Она вжималась в своего мужчину, боясь оторваться, — как будто, выпусти она Марко, он растворился бы в разлете штормовых брызг.

— Ты тут не теряла времени, — шепнул Марко в стриженое темечко.

— Дурак! — Она сжала его еще крепче. — Вот же правда дурак!

Он осторожно провел пальцем по ее животу, и сладкая судорога прошла по тонкому телу.

— Ты меня не забыла… — констатировал Марко.

— Что ты делаешь…

— Как всегда. Домогаюсь.

— Ты ужасный.

— Ты даже не представляешь, до какой степени. Идем.

— Погоди. Я сейчас.

Стараясь двигаться не быстрее обычного, она одевалась и собирала вещи. И, уходя, махнула своему веснушчатому кавалеру:

— Пока-пока!

И вдруг увидела отчаяние в детских глазах.

Тогда, отпустив руку Марко, она подошла к мальчику. Вся тоска и несправедливость мира застыли в долговязой фигуре.

— Ты замечательный парень, Руди! — сказала Ингрид и осторожно прикоснулась к детскому плечу. — И очень симпатичный. У тебя все будет хорошо, вот увидишь!

— Ты завтра сюда придешь?

— Не знаю.

— Ты же местная!

— Я еще не знаю, — сказала Ингрид.

— Приходи, — попросил мальчишка.

И тогда, наклонившись, она поцеловала его. И, оставив губы возле нежного лица, шепнула в самое ухо:

— Ты — мой талисман. Будешь моим талисманом?

Он кивнул, не в силах говорить.

— Ура-ура, — рассмеялась она. — Только чур никому…

Он кивнул.

Когда Ингрид и Марко ушли вдоль линии прибоя, мальчишка вскочил и, задыхаясь от ощущений, со всех ног рванул куда глаза глядят.

Он бежал к молу, о который с грохотом било огромное море.

— Мы — идем — в кафе, — раздельно и нравоучительно сказала Ингрид, покачивая большую руку Марко в своей.

— Хо-ро-шо, — в такт ответил он, и она рассмеялась своим теплым смехом. Ветер обдувал ее лицо и плечи, солнце высвечивало ободок тучки и заливало розовым светом бочок отдельно плывущего облака. День застыл в самой счастливой секунде, словно весь мир был в сговоре с Ингрид и кто-то решил растянуть ей радость от этого мгновения.

Они потеряли представление о времени, и остатка ее разума хватило только на то, чтобы позвонить маме. Они ели штрудель с мороженым, пересказывали друг другу дни, проведенные врозь, и целовались.

— Какая красота! — вдруг выдохнула Ингрид.

В сторону мола, прямо по пляжу, аллюром прошла конная полиция — мужчина и женщина на двух красавцах, гнедом и сером в яблоках.

— Погляди!

— Не-а… Он смотрел на нее, и Ингрид рассмеялась.

Марко слушал ее сбивчивое счастливое щебетание, но поверх всего этого звучала какая-то небывалая музыка. И он рассмеялся, поняв, что сегодня сделает ей предложение. Он — циник, мачо, самец-одиночка…

— Ты чего?

— Не скажу, — ответил Марко.

— Скажи!

— Фигушки, секрет!

— А-а-а, — весело заныла Ингрид. — Я так не играю!

Но он решил снова придержать сюжет.

— Я страшно голоден. Пошли в ресторан. Держишь мужика на чашке капучино, совесть-то есть?

Нырял и выходил из пике воздушный змей, и чайка зависла над краем моря прямо перед ними, мерно маша крыльями и не двигаясь с места. Море бушевало уже по-настоящему, поднимая валы. Оно с размаху швыряло их в берег — и, как фокусник, превращало темную массу в легкую пену и брызги света.

Они добрались до ресторана, стоявшего прямо на пляже, и, когда она садилась, он наклонился к ее губам — и Ингрид вся подалась к нему, мгновенно закрыв глаза. Нет, он не потерял свою власть над ней, но и эта доверчивая девочка приобрела какую-то странную власть над его душой…

Они заказали мясо и вино. Шторм утих, а солнце все сияло; какой-то олух со скрипкой терзал слух «Розамундой», но ничто не могло испортить этого вечера. Рядом ужинала семья — поляки, кажется. Их смешной мальчишка отказывался идти за стол, сидел на песке букой…

Марко вдруг увидел все это в виде холста: ресторан на берегу, последнее солнце, двое за столиком, она — вполоборота, тонкая шея и челка, и официант на заднем плане, а на переднем — мальчишка, сидящий на песке… И чтобы пятно рубашки рифмовалось с золотистым куском неба… Пожалуй, это мог быть Ренуар.

Не начать ли малевать снова, подумал он.

— Слушай, — сказала она вдруг, — ты очень хочешь это мясо?

Он глянул в ее темнеющие глаза — и судорожно замахал официанту.

Они бросились в ближайший отель — там не было мест. Черт возьми, кричал он, волоча ее, смеющуюся, сквозь сито отдыхающих, к другому отелю, — черт возьми, понаехали тут…