Среди гиен и другие повести

В номере они, задыхаясь, бросились друг к другу. Солнце уже сползало с крыши на стену, когда протяжный крик Ингрид сдетонировал за окном сиреной «скорой помощи». Понижая тон двузвучия, сирена затихла где-то вдалеке, у мола, и они отвалились друг от друга, изнеможенные, в приступе смеха.

— Это ты…. вызвала? — хрипел он. — На помощь… ветеранам секса?

Она вздрагивала рядом от смеха и счастья, на смятых простынях, уткнувшись головой в родное плечо.

— Это лучший день в моей жизни, — сказала она через несколько минут. — Правда. О господи, какой счастливый день! Так не бывает.

— Бывает, — сказал он.

Она курила, стоя вполоборота у окна, и от изгиба ее спины у него снова перехватило дыхание.

— Иди сюда, — сказал он.

Олег

Стесанный жернов луны висел над краем неподвижного моря. Оно отзывалось из темноты внезапным плеском и снова пропадало. У ресторанов, над тусовочным пятачком напротив казино, небо было подсвечено лампионами, оттуда пульсировала попса, и Олег поморщился от мысли, что это на полночи.

На него снова накатило раздражение. Он затянулся напоследок и, нащупав пепельницу на балконном столике, задавил окурок. Надо бросать курить. Надо бросать курить, начать делать зарядку, перестать нервничать по пустякам… Он переставил пепельницу с окурками подальше от приоткрытой балконной двери.

В темноте комнаты, склонившись над постелью, Оля шепталась с Милькой. Он знал, о чем они шепчутся, и не хотел мешать.

Какой-то человек внизу стоял у перил и смотрел в черноту моря. Фонарь освещал толстую спину и загривок. Человек стоял так уже давно.

А ведь у него был отец, вдруг подумал Олег про утонувшего мальчика. И он, может быть, еще ничего не знает. Эта женщина — она должна была вернуться одна в гостиницу, снять трубку и решиться набрать номер…

— Алло.

Перехват дыхания, и губы не могут выговорить свинцовые слова… Такая тоска. Не надо пускать это внутрь, подумал Олег. Нельзя пускать все это внутрь. Но не было такой стражи, чтобы не пускать.

…Когда, разрывая сиреной сизый воздух сумерек, в сторону мола проехала «скорая помощь», он оборвавшимся сердцем понял: это к ней. К женщине с помутившимся взглядом, сидевшей на линии прибоя.

Угасал роскошный день, и темнел последний сантиметр вина в бокале, и остывал непосильный кусок мяса на доске. Они помирились, и Олина ладонь легла поверх его руки, и в ящик вчерашнего дня был заколочен дурацкий отель со всеми их ссорами — и все было бы хорошо, если бы не память об этих раненых женских глазах.

И не Милька, зверенышем сидевший на песке поодаль.

Теперь сын тихонько всхлипывал в темной комнате, и Оля, склонившись над диванчиком, что-то шептала ему в самое ушко. Она знала слова утешения.

У Олега их не было.

«Бедный ты, бедный, — жалела его, еще студента, тетка Сима на поминках деда, — тебе нас всех хоронить…» И Олег хоронил и хоронил, а два года назад похоронил и Симу, но эта печаль держала мир в равновесии: те уходят, другие рождаются…

Такое, как сегодня, парализовывало душу. Ни логики, ни правил не было в этом, а только ужас букашки под сапогом, телеграмма Бога Иову: будет так, а почему — Мое дело! И облепленная деловитыми мухами мертвая рыба на песке смотрела костяным глазом, приглашая поучаствовать в лотерее…

Смерть была законной жиличкой под равнодушным небом, у нее были десятки лиц, и нельзя было угадать, как и когда рухнет мир от какой-нибудь ерунды: пьяного идиота в джипе, свинца или свинчатки, цифры в анализе…

Олег вспомнил, как ходили навещать однокурсницу — в больницу, откуда она уже не вышла, и знала, что не выйдет. Как она смотрела на них из-за невидимой, но уже всеми ощутимой черты, и в глазах темной тяжелой водой стоял вопрос: почему я?

Олег вспомнил другое и потянулся за новой сигаретой.

Девочка училась в параллельном классе, и он даже не знал ее имени, только в районе сплетения становилось сладко-тоскливо, когда со звонком она пересекала школьную рекреацию — вот же вылезет слово из прошлого!

В пустой летний день они случайно встретились в метро — и через час, примагниченные, тыкались друг в друга губами в запущенном саду на Басманной. Прилежные ученики, они быстро прошли эту начальную школу и стояли на лестнице в подъезде, на два этажа выше ее квартиры, замирая при каждом звуке, и ее прохладные пальцы путешествовали по его телу…

Олег все-таки закурил.

Тучный человек все стоял у перил, глядя в темноту моря. От казино неслись тяжелые удары синтезатора. По дорожке променада с грохотом проехала пара на мотоцикле, совсем молодые. Она обхватила его сзади и вжалась всем телом, подняв восхитительные бесстыжие ляжки…

Девочка погибла через день после его отъезда на каникулы, и он ничего не знал. С вокзала, еле дотерпев до дома, бросился к телефону и набрал семизначный, выученный наизусть в балтийских дюнах шифр своего блаженства, и ровный женский голос ответил ему: «Ани нет».

Глухой от счастья, он не расслышал черной бездны в этом «нет» и спросил, когда она будет. Потом мама Олега спросила, что случилось, а он не мог говорить. Невидимая рука держала его за горло; он пытался вдохнуть и не мог.