— Найджел, — перебил его Дуг, — вы совершенно свихнулись, если думаете, что люди станут беседовать вот так. На всю страну и двенадцати человек не найдется, кто понимает, как устроен ЕС, — какое уж там понимать, как его система вписана в общемировую.
Найджел откинулся на спинку, скрестил руки на груди. Лицо его источало чистейшую жалость. Он побарабанил пальцами по бицепсам и сказал:
— Дуглас, Дуглас, Дуглас. Вы знаете, как давно — сколько лет — мы с вами встречаемся в этом кафе? Почти шесть. За это время у нас состоялось столько интересных разговоров. И мне хотелось бы думать, что во многом, вопреки нашим различиям в политических взглядах, возрасте, физическом здоровье, — вы понимаете, что я имею в виду, не хочу вас смущать и поднимать эту тему еще раз, хотя визитку отца я вам оставлю, на будущее, — мне хотелось бы думать, что у нас сложилась искренняя дружба. За это время с вами столько всего произошло. Многие газеты, на которые вы работали, позакрывались. Комментаторы, подобные вам, уже не располагают тем влиянием, какое у них когда-то было. И все равно каждую нашу встречу мы говорим о правительстве, которому я имею честь служить, и о премьер-министре, с которым мне так повезло работать, — и, да, считать в некотором смысле другом, — и всякий раз вы выступаете в роли пророка погибели. Вечно провидите катастрофу и поражение. Но Дэвид —
— Которые на этот раз, — напомнил Дуг, — говорят, что в июне верх одержит «Остаться».
— И они правы! — торжествующе провозгласил Найджел. — Дэйв
— Отлично, — сказал Дуг. — Еще четыре года жесткой экономии, сокращения бюджетов на общественные услуги и на соцзащиту, ползучей приватизации НСЗ…
— Именно. Видите? Столько всяких дел! Кстати, о делах… — Найджел глянул на часы и вскочил. — Мне пора. С нашими кофе разберетесь? В следующий раз будет моя очередь.
Найджел ушел. Дуг заплатил по счету и медленно двинулся по Набережной к мосту Ватерлоо, качая головой и размышляя, как обычно, о том, что направление этих бесед ему так никогда и не удается предсказать. Через десять минут у него завибрировал телефон — пришло СМС. От Найджела.
«Вот поди ж ты — народ *действительно* называет это Брекзитом. Спасибо за наводку!»
30
— Я иногда размышляю, — сказал Бенджамин, — какой была бы моя жизнь, не окажись я в той школе.
Чарли покачал головой и сказал:
— Не углубляйся в это, дружище. В эти «а что, если». Запрещено. Там таится безумие.
— Нет, но…
— Все складывается к лучшему. Приходится в это верить. Когда мы познакомились с Ясмин, к примеру, все вышло случайно. Рок, судьба, кисмет.
— Кисмет? — скептически переспросил Бенджамин. Отпил глоток гиннесса. Чарли уже прикончил свою пинту и ждал, пока Бенджамин его догонит. Бенджамин пил медленно.
— Да. Бывают такие моменты — такие моменты, когда все в жизни вдруг сходится воедино. Не обязательно это случается в Шангри-Ла или как там… Со мной это произошло в магазине «ИгрушкиЭтоМы», под Дадли. Не до жиру бывает, сам знаешь.
— Да наверное, — отозвался Бенджамин.
— Но ты подумай, сколько всего после этого получилось. Если б я там не работал, когда она пришла с Аникой, если б они не попросили меня достать набор для настольного тенниса с верхней полки, я бы с ними не заговорил. Никогда б не начал с Ясмин встречаться, никогда бы не начал водить Анику в школу и никогда бы не узнал, что в школе есть девочка по имени Кристэл, которая ненавидит Анику и завидует ей. Не узнал бы я, что у Кристэл есть отец по имени Дункан, который тоже работал детским массовиком и возненавидел меня просто за то, что я опекаю девочку, которую не выносит его дочка.