Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма

Немецкая (и вообще немецкоязычная) историография вопроса достаточно велика. С хронологической точки зрения, акценты в ней расставлены совсем по-другому, чем во французской. Немецкие медиевисты практически безучастны к теории феодальной революции[137], да и вся эпоха 1000 г. интересует их сравнительно мало (речь идет, естественно, об истории Франции), разве что в связи с клюнийской реформой и церковной тематикой в целом[138]. Напротив, докаролингская и раннекаролингская эпоха, считающаяся в Германии полноправной частью раннего средневековья, традиционно является одним из приоритетных объектов изучения, в том числе на южнофранцузском материале. Упомяну классические работы К.Ф. Штроэкера[139] и Ф. Принца[140], более поздние исследования В. Кинаста[141], М. Хайнцельмана[142], Э. Эвига[143], Р. Кайзера[144], а также К.Ф. Вернера[145], который уже более тридцати лет живет во Франции и пишет в основном по-французски, но по своим интересам и взглядам относится все же к немецкой медиевистике. Творчество этих историков прямо или косвенно связано с деятельностью Немецкого института в Париже, основанного в 1958 г. и с 1973 г. издающего важный журнал Francia.

Для этой группы ученых характерно сосредоточение на проблемах истории государства, королевской и церковной власти, этнических групп, истории знати, церкви и религии. При всех различиях в индивидуальных подходах и выводах, им свойственны некоторые общие теоретические представления, а именно: 1) убежденность в континуитете римских порядков, причем не столько этноса, культуры, повседневных условий жизни, экономических, социальных или частноправовых структур, сколько государственных институтов (например, налоговой системы) и механизмов власти; 2) повышенное внимание к истории элиты, с большим, чем у французских авторов, акцентом на сугубо потестарных, а не экономических, основах ее могущества, интерес к истории личных связей, матримониальных и политических союзов, изучаемых в русле просопографии. В этом смысле современная немецкая медиевистика продолжает проблематику середины века, хотя излюбленные немецкими историками прежних поколений темы личной верности, покровительства и предводительства являются сегодня почти что запретными — сказалось неприятие как нацистской идеологии, так и более ранней националистической историографии, в которой нацисты черпали свои идеи. Соответственно, немецкая медиевистика перестала искать истоки средневековья в "лесах древней Германии", хотя история и материальная культура древних германцев как таковых является одной из приоритетных тем, и сделано в этой области очень много. В зависимости от индивидуальных представлений того или иного автора, отчасти и конкретных сюжетов и регионов, которыми они занимаются, влияние германцев на общественный строй Галлии видится сегодня умеренным (В. Кинаст), незначительным и неспособным существенно изменить римские порядки (Э. Эвиг) и даже практически нулевым (К.Ф. Вернер).

Разделяя последние оценки, французская наука оказалась мало восприимчивой и даже безучастной к идеям и самим направлениям исследований, предложенным немецкими учеными. В какой-то мере это объясняется элементарной неосведомленностью (для большинства французских историков немецкий язык является непреодолимым препятствием), но, как свидетельствует опыт К.Ф. Вернера, это объяснение нельзя считать исчерпывающим: дело еще и в отсутствии особого интереса. В этом отношении поучительны размышления о его работах Ж.  Дюби[146].