Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Легко продемонстрировать, что такие принципы широко применялись в XIII веке. Философы размышляли о происхождении идей, о человеческой свободе, о причинности и конечности в природе, об отношениях между волей и знанием и о многих других проблемах чисто рационального сорта. Напрасно искать религиозный налет или теологическую arriere pensee (тайную мысль) в данных решениях, постоянная опора на Аристотеля есть простой факт, который делает это невозможным. С другой стороны, теологи обсуждают Троицу, Спасение, сверхъестественный аспект человека и подобные проблемы, и они ссылаются на авторитет Писания. Когда определенные вещи являются общими для двух планов изучения, такие как существование и природа Бога, существует разница во взглядах, с которых философ и теолог соответственно их рассматривают. Их аргументы встречаются, подобно лучам света, выпущенным из разных источников и сходящимся на одном экране, но они не более перепутаны, чем – в нашем сравнении – перепутаны источники света. Отсюда могут возникнуть многочисленные философские системы, выдающиеся объяснения мира и жизни, способные быть объясняемыми и порицаемыми, как объясняют и порицают философию Аристотеля или Платона, Декарта или Канта.

Важно заметить, что это различие было общепризнано схоластиками XIII и XIV веков. Доказательством того, что народ сам уподобляется разуму в материи, служит фреска Траини, сохранившаяся в Пизе в церкви Святой Катерины, на которую мы уже ссылались[170]. На этой фреске, названной «Триумфом святого Фомы», великий художник XIV века символически изобразил в рисунке и в цвете все интеллектуальные движения своего времени. То, что нас здесь особенно интересует, – так это различие источников, которыми вдохновлен Фома, сидящий на золотом троне в центре композиции, на коленях у него открытая книга Summa Theologica («Сумма теологии»). Сверху на фреске Христос проливает на него лучи света, которые освящают шесть священных персонажей – Моисея, четырех евангелистов и святого Петра, которые располагаются полукругом; тогда далее Платон и Аристотель расположены по обеим сторонам на том же плане. Волны света разносят учение по всему миру, в то время как Аверроэс в позе поверженного лежит у ног Фомы.

Здесь мы имеем, так сказать, искусственную картину, которая представляет собой поразительное resume (краткое изложение) умозрительных построений в XIII веке, и она показывает то впечатление, которое получают люди, такие как Траини, поставленный в положение, предоставляющее ему возможность обобщения. Она учит нас, что теология и философия есть разные плоскости, с подчинением, подобным подчиненности персонажей фрески, которые символизируют и ту и другую; это демонстрирует нам, что они обе связаны, как взаимодополняющие, в труде Фомы, этого знаменитого мыслителя, которого современники Траини называли «doctor sanctus». Более того, писатели Ренессанса и Реформации – по большей части столь curt (лаконичны) в своем отношении к Средневековью – ясно различили схоластических теологов и схоластических философов, приберегая, скорее для последних, название схоластиков: «Сит vero duplicem eorum differentiam animadvertamus theologos alios, alios philosophos, quamquam illis hoc nomen potius tributum sit». Это суждение, которое я почерпнул из трактата De doctoribus scholasticis («Об учителях схоластики») Буссе 1676 года, подтверждается Биндером (Binder), Триббечовиусом (Tribbechovius)[171] и всеми теми, кто принадлежит к любопытной категории клеветников схоластики или на кого Рабле и многие другие направляли тогда свой сарказм. Эти «распространители оскорблений» были осведомлены лучше, чем некоторые из наших современных историков, для которых средневековые теории просто хаос, смешение философии и теологии и кто сделал историю средневековой философии разделом истории религии.

Не понимать фундаментального различия между порядком природы и порядком молитвы, между рациональной концепцией мира и систематизацией созданных догм означает непонимание теоретических трудов Средних веков и подмену произвольных концепций на неоспоримые декларации великих докторов Средневековья.

III. Религиозный дух эпохи

Свобода философии от зависимости от теологии основывается тогда на твердой методологической основе. Но в то время как философия и теология являются объектами умозрительных построений, мы не должны забывать, что они обе являются жизненно важными частями цивилизации, в которой они появились и чье влияние они ощущают. Следовательно, с ними обеими соприкасается, конечно же в одном больше, нежели в другом, религиозный дух.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука