Читаем Срочно меняется квартира полностью

У Риты была своя очень стройная и аргументированная теория по поводу нравственности. В пятнадцать лет она влюбилась сразу в троих и тем самым сразу же поставила себя выше ревности, верности и долга, считая это глупыми пережитками. Рита не была развратна, она была любвеобильна. Но время сыграло над ней злую шутку — опрокинуло всю ее теорию.

Однажды старый, но такой же любвеобильный человек с Кавказа сунул ей четвертак под подушку. Все утро Рита ревела. Может быть, в ней проснулось самолюбие? Возможно. Во всяком случае, она стала осторожней с выбором знакомых, но и это было еще не бедой. С годами сама несовершенная природа ниспослала на нее желание стать женой, матерью и владыкой маленькой, но семьи. Перебрав в памяти всех тех, кто шептал ей самые святые и грешные слова, нежности, глупости и клятвы, она с ужасом убедилась, что ни один из них не сгодился бы на роль мужа и на неделю.

Сева нравился ей своей смекалкой, энергией, свободой от предрассудков, не говоря о прочих мужских достоинствах, о коих автору не дано судить. На примете оказалась еще одна кандидатура на роль супруга, но с ней дело обстояло сложнее. Сева был не старый «старый холостяк», а тот, другой, будучи много старше Риты, успел жениться разиков шесть. И если бедный страховой агент маялся ущемленным, как грыжа, самолюбием оттого, что не имел лишней десятки, то из другого деньги сыпались, как махорка из кармана дурака. В отличие от Севы Рита не собирала фольклора, но пословица о том, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, была ей известна. Однако не это смущало Риту. Она понимала, что ее влияние на Севу неизмеримо выше, а ей хотелось бы верховодить в будущей семье, как ей взбредет в неглупую голову. Тот, другой, относился к ней снисходительно и не давал повода надеяться, что семейные узы изменят положение.

Сева, вернувшись в лоно Риты, частенько наведывался к ней. Выигрыш в спортлото придал ему храбрости. Этого хватало, чтобы вернуть долг и чувствовать себя временно независимым. Завернув к знакомому с детства садовнику, Булочка на остаток наличности купил две огромные розы.

— Это тебе, Рит! — сказал он на пороге. — Смотри — на них капли. Это не роса. Это непорочная дева Мария плакала на цветы, а я увел их у нее из-под носа. Что не сделаешь ради любимой.

— Ой, какая прелесть! Где ты их достал? Это же «каприз королевы».

— Конечно. Доставлены с юга. Спецрейсом.

— Зачем этот шик? Меня не надо поражать цветами. Ты же знаешь, почему я тебе прощаю так много?

— Знаю. Ты — сама искренность, но тебе не хватает второй ее половины.

— Севка, ты мерзавец, но я тебя люблю.

— Я тоже. И поэтому пробуду у тебя сегодня долго-долго.

— Пока на розах не высохнут слезы?

— Дольше. Пока не завянут сами цветы. Только мне надо позвонить одному влиятельному типу. Дела, Рита, дела, — сказал Сева, озабоченно снимая при этом туго повязанный галстук — новый подарок Риты.

— Ты так затягиваешь галстук, — сказала Рита насмешливо, — что у тебя на шее след, как от мундира.

— Только так. Не люблю мужчин-распустех. Знаешь, как в прошлом веке затягивали галстуки?

— И как же?

— Так, что в гостях котлету проглотить нельзя было.

— Почему же ты сейчас распустил узел? Ты чувствуешь себя, как дома?

— Рит, мне надо звонить. Потом упреки.

Сева два раза набирал нужный номер и, как только аппарат посылал первый гудок вызова, клал трубку. На третий раз он оставил ее возле уха.

Трубка не сказала ни здравствуй, ни прощай, она не алекала, как обычно, она бросила повелительно:

— Говорите!

— Аншеф. Еще неделя, и мы у цели. Но маленькие формальности с моей пропиской на излишней площади требуют удобрения. Я не вылезаю из сметы. Я соблюдаю режим экономии, но… Есть не перебивать! Так точно! Но вы же сами велели достать мраморную крошку для отделки передней? За нее требуют наличными.

Да, и за вторую комнату придется доплачивать. Да! Слушаю внимательно. Так. Я понял. Хорошо. Завтра где обычно. Кого? Это не хвост. В прошлый раз со мной был друг детства. Есть отставить болтовню. Я буду один.

— Ты говоришь, как солдат с генералом, — заметила Рита участливо.

— Хуже. Генерал-аншеф. Эксплуататор. Ему, видите ли, сейчас не до меня. По горло дел. Небось собрался на свиданье к какой-нибудь местной бобелине…

— А кто он, твой шеф?

— Он — сплав ума и воли. Человек риска в действиях и действий в риске.

— Познакомь? Это любопытно, когда сразу так много мужских качеств.

— Для тебя он, Рита, старик.

— Будто бы что-то понимаешь в этом, — Рита усмехнулась, — не забывай разницы в возрасте Отелло и Дездемоны. Как говорят папуасы, мужчины до тех пор мужчина, пока он — мужчина.

Сева посмотрел на Риту внимательно и сказал жестко:

— Это не нашего круга человек. Перед таким тускнеют кинозвезды. Он Лонгфелло жарит наизусть. Твои провинциальные чары для него не больше чем смазливость чумазой Золушки.

Рита обиделась и сказала более жестко:

— Ты тоже не принц! Можешь искать королеву из хлева.

Сева мгновенно отреагировал и заключил «Золушку» в объятия:

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Проза