Срочно меняется квартира

— А то и как же? Строюсь. Их, рамы-то, попробуй закажи столярам, сколь слупят? А это по случаю — шабашные. И лес выдержанный — не поведет, не перекосит…

Дед сам пошел к капитану-директору, и по поводу злосчастных рам у них произошел крупный разговор, который неожиданно вышел за рамки конкретного случая и приобрел некоторую обобщенную сущность.

— Им только дай поблажку, — сурово заключил кэп, — они тебе быстро портянки на флагшток повесят и не рамы — бочку с пивом на судно прикатят.

Дед, смотревший на вещи шире, философски заключил:

— Ни шиша ты в команде не смыслишь! Таких, как Митя, из лейки поливать надо и беречь для развода. Это труженик, на которых все держится. Помножь Митю на сто тысяч раз, что будет? Народ будет! А помножь Крымку на сто раз! Знаешь, чего образуется? Ансамбль пляски и тряски — весело и лихо! А ну, давай, давай, кони-звери! Звери-люди! Бубенец… Трепло.

Так и не договорившись насчет кадровой политики, стороны молча разошлись, а рамы остались на месте. Митя в полном одиночестве, кряхтя и наливаясь кровью, один сдвинул рундук для продовольствия и под него запихал рамы. Никто о них не спотыкался, не чертыхался. И даже во время шторма крепко принайтовленный Митей рундук не елозил.

Это пустяковое событие вскоре забылось, и Митя, где-то раздобыв толстую книженцию — сборник приключенческих повестей, — подарил ее боцману. Сам Митя, кроме вывесок на магазинах, ничего не читал.

С первого же дня появления на судне Крыма Кубанского жизнь Мити усложнилась. Быстро разобравшись в характерах и натурах соседей по кубрику, Крым понял, что самой безобидной мишенью для его шуток и розыгрышей является Митя, ибо, как сказал Шамран о себе: «С меня где сядешь — там и слезешь». Однако при всей своей долготерпимости Митя однажды сильно удивил его.

Как-то старший механик послал Крыма к себе в каюту за заветным инструментом, который хранил особо. Пожалуй, единственно, что на судне запиралось, — это сейф в каюте капитана и узкий платяной шкафчик стармеха, хотя никаких ценностей, кроме парадных штанов, кителя и этой невзрачной брезентовой сумки, оберегаемой как зеница ока, здесь не хранилось. Шведские ключи, керны, отвертки, пассатижи и другие фирменные железяки, которые, как прикладной инвентарь, были положены в инструментальный шкаф еще на верфи в Бойценбурге, сохранил лишь Василий Иванович. Со всех других судов инструмент исчез начисто и покоился на дне во всех квадратах моря и на разных глубинах.

Открыв шкафчик, Крым с детской непосредственностью обшарил все углы, хотя сумка лежала на виду, но ничего интересного не обнаружил. Однако, закрывая шкаф, Крым неожиданно сделал открытие, которое сильно озадачило его.

Протягивая деду сумку с инструментом, Крым ничего не сказал, но смотрел на старшего механика так, будто у того за плечами выросли ангельские крылья.

Крым с полчаса ходил молчаливый и озабоченный и не вытерпел. Он отозвал Митю в сторонку и спросил почти с испугом:

— Слышь, Пуд, а у деда на кителе-то звездочка.

— Ну! А ты пошто китель трогал? Струмент внизу шкафа лежит?

— Да иди ты! Я ее, звездочку, потрогал, а на ней ни серпа в середке ни молотка нет. А?

— Он же, дед, Герой Советского Союза, а не Герой Соцтруда.

— А я не знал.

— Он не знал. Я с ним года два плавал, а не знал. А как-то за билетами в Аэрофлот пришли, а там хвост в три ряда. Дед сопел, сопел, а потом к окошечку протискался и какую-то книжечку сунул — три билета без звука дали… И на меня тоже.

— А чего же он звезду никогда не носит?

— На тельняшку, что ли, он ее перевесит? И перед нами красоваться будет на вахте?

Здесь между Крымом и Митей произошел некоторый разговор без свидетелей, по ходу которого Крым убедился, что сила Мите дана не только для того, чтобы носить на спине оконные рамы. И хотя нападки Крым не прекратил, но предпочитал острить на отдалении. Впрочем, это никак не отразилось ни на взаимоотношениях всего коллектива, ни на его трудовых успехах тем более.

Глава пятая

1

Отлежавшись малость, Митя прислушался. Присматриваться было бесполезно. Он открывал и закрывал глаза: одно и то же — непробиваемая, плотная, почти ощутимая кожей тьма. «Свихнешься тут, — подумал Митя, — или поседеешь. А за что?»

И здесь коварное сомнение настигло добрую и цельную душу Мити. А если бы исчез он — его стали бы искать? И кто полез бы? Ляля? Ляля потрепался бы и не полез, а если и зашел бы в ход, то куда быстрее Мити сообразил, что можно сидеть рядом и тянуть веревку руками. И тянул бы, морда. А потом бы трепался: «Вах! В могиле был!»

Шамран? Этот полезет. Боцман? Боцман — тоже. Радист? Точно — нет. Дед? Дед один за всех полезет, он такой. А Крым? Крым полез бы наверняка, решил Митя. И, перебрав в уме всю команду, Митя пришел к выводу: большинство, не трясясь за собственную шкуру, пошли бы к нему, Мите Пуду, на выручку.