- Угу... - хотел ответить что-то более членораздельное Спиридон, но Ластонька ему такой возможности не предоставила.
- Не подглядывайте, - ухмыльнулся Фома и демонстративно повернулся к деду Голубу со штабом переносчиков анналов. - Ты нам, дедуля, вроде что-то рассказать обещал, чего все, кроме тебя, забыли?
Старик намек понял и энергично принялся за просвещение темных народных масс.
- Первые люди, наши предки, что пришли в эти земли, поселились на том самом месте, где сейчас стоит Постол. Предводителя поселенцев звали Мечеслав. Кузнецом он был, рудознатцем. Молодой, да опытный. У своих людей в почете был не за силу, а за ум. Вот пошел он как-то от поселка своего в лес, богатства природные разведывать. Далеко зашел, куда раньше не хаживал. Места незнакомые, идет сторожко, зверья кругом полно. И вдруг слышит -где-то недалеко вроде дерется кто. Он топор в руки - и ходу туда: ежели зазря кого обижают, то помочь надо бедолагам. Выскакивает он из кустов на поляну, и видит - пятеро кабанов матерых на медведя молодого напали, сейчас жизни лишат. Взмахнул он топором своим, закричал, да на подмогу лесному хозяину кинулся. Дого ли, коротко ли битва шла, а одолели они кабанов. Да только и самим им не в копеечку та победа стала. Израненные, лежали они друг рядом с другом, и умирали медленно. Так и конец бы парню пришел, и соратнику его, если бы не нашел их в ту пору Медвежий царь. Видит он - побоище кругом, а посредине человек с сыном его без движения, и кровь их смешалась. Подобрал он и его слуги обоих, в свои покои в чащобе заповедной отнесли, вылечили и сына, и друга его. И предрек Медвежий царь, что с этих пор род Мечеслава и его род будут родными по крови, как братья, ибо в жилах молодого Медвежьего царя, что старому на смену придет, текла теперь кровь человека, а у человека - медвежья. Отсюда свое начало взяли человек-медведь и медведь-человек.
Взгляды толпы - испуганные, недоверчивые, понимающие, благоговейные - устремились на гондыра и царевича, снова стоящих бок о бок, друг за друга, как тогда, восемьсот лет назад.
А старик продолжал: