Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез, но рука Говарда обвила ее талию и притянула обратно. Когда он стал сцеловывать слезы с ее мокрых щек, вновь открывшаяся рана затянулась бесследно и навсегда.
– Приедешь сюда снова со мной? – спросил он, обнимая ее.
– Да, если хочешь.
– Очень даже хочу. Снимем машины, побегаем по лесу, подразним Большого Джима…
– Пожалуйте к Большому Джиму, вы двое.
Судья неодобрительно смотрел на Арабеллу сквозь лобовое стекло черного кортеса.
– Придет же в голову раздеваться и резвиться с нудистом! Нехорошо!
Арабелла побледнела за своим лобовым стеклом.
– Говард не нудист! Не может этого быть!
– Еще как может. Он худший из нудистов, а именно добровольный. Мы понимаем, однако, что вы этого знать не могли. В какой-то мере это и наша вина: ему удавалось вести свою двойную жизнь лишь благодаря прискорбному отсутствию бдительности. Днем он учился в нудистском институте, а вечерами сбегал из резервации, работал на стоянке подержанных машин и пытался внушить свои взгляды благонамеренным гражданам вроде вас. Учитывая все это, мы будем к вам снисходительны. Прав вас на этот раз не лишат; ступайте домой, повинитесь перед родителями и впредь ведите себя хорошо. Благодарите за это молодого человека по имени Гарри Домкрат.
– Как это… почему?
– Если бы не его сознательность и лояльность, мы узнали бы о ваших правонарушениях слишком поздно.
– Гарри Домкрат… Как же он, наверно, меня ненавидит.
– Ненавидит?! Дорогая моя девочка, он…
– И я знаю за что. За то, что открыл мне свою подлинную сущность, которую сам в душе презирает. За это же меня и мистер Заднимост ненавидит!
– После таких слов я могу и пересмотреть свое решение, мисс Бампер…
– Да и родители ненавидят меня за то, что я знаю их с подлинной стороны, которую они тоже в душе презирают. Такую наготу никакие машины не скроют. А вот Говард любит меня. Он не питает ненависти к себе настоящему, как и я не питаю ненависти к настоящей себе. Что… что вы с ним сделали?
– Препроводили обратно в резервацию, что же еще. Могу вас, однако, заверить, что его двойной жизни будет положен конец. Не вижу причины больше вас задерживать, мисс Бампер. Дело ваше закрыто, а я человек занятой…
– Как можно стать добровольным нудистом, судья?
– Совершив злонамеренный акт эксгибиционизма. Всего хорошего, мисс Бампер.
– Всего хорошего… и спасибо.
Она заехала домой собрать вещи. Родители ждали ее на кухне.
– Грязная потаскушка, – сказала мать.
– Чтобы моя дочь… – пробормотал отец.
Арабелла молча въехала по пандусу в свою комнату. Собиралась она недолго: у нее было очень мало всего, кроме книг. Родители опешили, когда она попрощалась с ними.
– Стой, погоди! – вскричали они, но Арабелла уже выкатилась за дверь, ни разу не взглянув в зеркало заднего вида.
Она доехала до площади, где, несмотря на поздний час, было еще немало народу. Скинула цилиндр, сняла костюм и при свете лозунга стала ждать, когда ее арестует патруль из отдела нравов.
Утром ее доставили в резервацию. Вывеску у ворот ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН кто-то замазал черной краской и вывел сверху другие слова: НОШЕНИЕ МЕХАНИЧЕСКИХ ФИГОВЫХ ЛИСТКОВ ВОСПРЕЩАЕТСЯ.
– Опять выпендриваются, умники поганые! – проворчал конвоир.
Говард встречал ее за воротами. При виде его она поняла, что поступила правильно, бросилась ему на шею, забыв о своей наготе, и оросила его лацкан слезами. Он крепко обнимал ее поверх драпового пальто, и его голос смывал из памяти тусклое прошлое.
– Я знал, что за нами следят, и позволил им взять нас вместе в надежде, что тебя отправят сюда. Но этого не случилось, и я надеялся – молился, – что ты придешь сама, добровольно. Как же я рад, что ты это сделала! Тебе здесь понравится. У меня коттедж с большим задним двором. У нас есть бассейн, женский клуб, театральный кружок…
– А священник? – спросила она сквозь слезы.
– Есть и священник. Надо поймать его до утреннего обхода, – сказал Говард, и они пошли по дороге пешком.
Хмельные нивы земли
Перевод Н. Виленской