США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Пойнсет был преисполнен надежд в отношении созданной при его участии партии, которую он горделиво называл «американской» (American Party, Partido Americano). Именно она, по его мнению, защищала в молодом государстве идеалы подлинного республиканизма и боролась с влиянием церкви и армии. Когда осенью 1826 г. йоркинос удалось прийти к власти в большинстве штатов Мексики и получить влияние в правительстве, радости Пойнсета не было предела. Ему действительно виделись лавры спасителя Мексики от монархического заговора. «Я могу прямо сказать, что совершил здесь то, что не сделал бы ни один человек из Соединенных Штатов. Дело не в том, что у меня выше способности, но в глубоком знании народа и страны». Во имя «великой цели развития американской партии» он не жалел ни сил, ни времени, ни личных средств, на что вряд ли пошли бы другие дипломаты[1033].

В США учреждение Великой ложи и другие действия Пойнсета приветствовали как свидетельство отличных добрососедских отношений, тем более, что свободное существование масонов служило, по мнению Найлса, признаком просвещенности государства[1034]. Слава об успехах Пойнсета дошла даже до североамериканцев в Париже, а значит, и до самого Лафайета[1035].

Стремление Пойнсета противопоставить себя англичанам часто обретало попросту ребяческий оттенок. Так, в марте 1826 г. на праздновании дня св. Патрика в Мехико он в присутствии Уорда пожелал, чтобы ирландцы и в родной стране могли пользоваться теми же гражданскими и религиозными правами, что и в США, а после ухода английского посланника позволил себе еще несколько резких антибританских замечаний, почти вызвав серьезный дипломатический скандал[1036]. Сам Пойнсет, впрочем, полагал, что поставил Уорда в глупое положение, ведь репрессии против католиков-ирландцев не могли прийтись по духу их мексиканским единоверцам.

Пойнсет, видимо, не до конца понимал смысл происходящего, когда не раз объявлял себя стороной «сильнейшей и более хладнокровной», считал, что одерживал победу в этой «почти открытой войне» с Уордом[1037]. Уорд и не собирался воевать с Пойнсетом, он просто умело добивался своих целей, что, естественно, не нравилось нетерпеливому американцу.

Примечательно, что Уорд действительно не любил ирландцев-католиков[1038], но не давал воли своим предрассудкам не только в публичных высказываниях, но и в переписке. Супруги Уорды даже крестили дочь в кафедральном соборе Мехико, причем восприемниками были влиятельный друг президента Виктории, владелец серебряных шахт Педро Хосе Ромеро де Террерос, граф Регла (1780–1867) с супругой. Франсиска Гуадалупе Фелипе де Хесус – в имена девочки вошли и единственный на то время мексиканский блаженный мученик, патрон столичного города францисканец Фелипе де Хесус, и место обретения образа покровительницы всей Мексики Мадонны Гуадалупской. Совсем иначе смотрел на культ блаженного Фелипе де Хесуса, скажем, не скрывавший своего отвращения к католической обрядности секретарь миссии США Эдвард Тэйло[1039].

Стремление Пойнсета заключить либеральный торговый договор с Мексикой с самого начала встретило серьезное сопротивление. Сперва ему вроде бы удалось договориться с министром иностранных и внутренних дел Лукасом Аламаном о разграничении торгового договора и соглашения по границе. Если с заключением второго документа, затрагивавшего наиболее болезненный вопрос в отношениях двух государств, можно было подождать, то торговый договор следовало бы подписать возможно скорее. На вторую аудиенцию Пойнсет предоставил его проект, основанный на принципе взаимности. Однако в ответ был предложен договор по образцу англо-мексиканского: согласно последнему, Мексика имела право предоставлять особые торговые привилегии странам бывшей Испанской Америки. Североамериканский посланник приводил действительно вескую причину против этой уступки, на которую пошел Уорд: Англии этот компромисс только идет на руку, так как вбивает клин между американскими государствами. Соединенным Штатам же следует противиться любой попытке государств Испанской Америки каким-то образом отделить себя от других стран Нового Света[1040]. Генри Клей также усмотрел опасность в мексиканских планах и поддержал Пойнсета в его стремлении заключить соглашение на основе принципа взаимности, без каких-либо уступок и оговорок[1041].