США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

В условиях слабости правительства и президента острота межпартийного конфликта была неизбежна, тем более что в Мексике накал политической борьбы не сдерживается «благородными принципами». Впрочем, несмотря на всю свою защиту йоркинос, Пойнсет не скрывал своих подозрений и в их отношении: «…среди друзей Герреро существует сильное американское чувство, на которое, однако, нельзя слишком сильно полагаться».

Не во всем Пойнсет одобрял действия радикальных йоркинос. Так, он полагал изгнание испанцев «чрезвычайно неблагоразумным», но не потому, что Мексика потеряла многих способных людей, а потому, что боялся их вооруженного выступления. Среди испанцев много солдат, капитулировавших в 1821 г. после провозглашения плана Игуала и способных на мятеж при поддержке аристократии и духовенства. Примечательно, что при всей своей ненависти к Старому Свету Пойнсет считал европейских испанцев выше креолов по «энергии характера, предприимчивости и трудолюбию». Что ж, видимо, по мнению посланника, их предполагаемые монархические пристрастия перевешивали все положительные качества. Ведь необходимость стойко противостоять интригам европейских монархий – это долг Соединенных Штатов, «старейшей и самой могущественной республики в Америке».

Пойнсет просит отнестись к действиям мексиканцев снисходительно. «Прогресс наук и искусств» прошел мимо этой страны. В столь характерном для XIX столетия (и даже для сегодняшних североамериканцев) прогрессистском духе он сравнивает положение страны с Европой почему-то конца XIII в. – там царят «то же повреждение нравов (corruption), нехватка доверия (good faith)… отупляющее невежество». Он пишет о необразованности погрязших в пороках монахов и священников, «врожденной любви к волоките» чиновников. В другом письме он скажет о «чрезвычайной и характерной лености этого народа»[1059]. В общем, «ошибки» Мексики – это ошибки «испорченного и капризного (wayward) ребенка и последствия гордости, невежества и предрассудков».

Недовольный итогами деятельности посланника в Мехико, Генри Клей решил обсудить этот вопрос с самим президентом. Трижды за полтора месяца он обращался к Адамсу, излагая свою позицию. Клей подчеркивал приоритетность развития отношений с Мексикой для внешней политики США и предлагал воспользоваться решениями легислатур Веракруса и Пуэблы[1060]. Однако здесь Адамс проявил редкую для себя недальновидность. Он решил, что необходимости в отзыве

Пойнсета нет и что лучше просто принести извинения[1061]. Возможно, на Адамса оказали влияние огромные оправдательные письма Пойнсета, но более вероятно, впрочем, что накануне выборов Адамс не хотел отзывать домой сторонника Джексона[1062].

Если в письмах администрации Пойнсет все же должен был сдерживать свое самомнение, то в переписке с друзьями его тщеславие отразилось в полной мере. Влияние йоркинос продолжало расти, атаки Веракруса и Пуэблы были отбиты, и дипломат кратко сообщил о своих грандиозных, как казалось, успехах: «Совершенно безусловно, что если бы не мое предвидение и мои действия, правительство было бы свергнуто и эта страна потонула бы в крови. Посмотри вокруг на сцены, происходящие в любой другой части Испанской Америки. Во всех концах этой несчастной страны задумывались одновременные выступления в поддержку монархии. – Священный союз сказал: Империи и Королевства, если они должны быть независимыми – посадить европейских монархов на новые троны, если то будет удобно; либо же Боливара или же само Сатанинское Величество, но не [терпеть] эти дурные республики». Пойнсет верил, что Господь поможет ему в «столь священном деле»[1063]. Очевидно, он уже мыслил себя спасителем молодой республики, благодетелем погрязшего в невежестве народа, явно примерял на себя лавры вершителя истории.

Бойкий литератор, Пойнсет не терял ни одной возможности высказать свое мнение. Постоянная переписка связывала его с редактором “National Gazette” Робертом Уолшем. На просьбу Уолша о статье для открывавшегося филадельфийского журнала “American Quarterly Review”[1064] Пойнсет откликнулся ядовитым памфлетом[1065].

В мексиканцах, пишет Пойнсет, «нет рыцарской храбрости; нет преданности (бескорыстной, разумеется) или любви к делу религии; нет поэтического энтузиазма; нет патриотического сочувствия».

И хотя описывая национальный или индивидуальный характер, легко впасть в заблуждение, «в этом случае черты слишком резко очерчены, чтобы ошибиться»: это «ярость без рыцарства», «жестокие и кровавые развлечения», «расточительность без щедрости», «хвастовство напоказ без гостеприимства», «изуверство, но мало религии», «беспомощность, но не скромность». «Без соответствующего чувства нравственного или религиозного долга общественное мнение, которое контролирует преступность и вознаграждает добродетель, сейчас, как и раньше, – вещь почти неизвестная; с пороком мирятся, а добродетель получает лишь жалкие похвалы».