США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

С начала 1820-х гг. новоанглийские моряки, в основном, из Нэнтакета и Нью-Бедфорда, активно развивали китобойный промысел на Тихом океане[725]. Его пик придется на 1840-е гг.

В 1824 и 1826–1827 гг. в свои первые торговые экспедиции в Бразилию и на Кубу отправился будущий знаменитый бостонский богач и благотворитель Огастес Хеменуэй (1805–1876). 1829–1837, 1838–1839 гг. он проведет в Вальпараисо, вывозя из Чили медь, шерсть, шкуры. К середине XIX века его интересы будут включать также торговлю с Перу и Боливией и производство сахара на Кубе[726].

Очевидно, налаживание экономических связей при всей аполитичности торговых занятий не всегда проходило гладко. Английский путешественник Бэзил Холл вспоминал, как в мае 1822 г., сразу после провозглашения империи Итурбиде, в один мексиканский городок прибыло судно из США. Рассматривая товары, мексиканцы заметили на подошвах башмаков штамп с гербом США и приняли это за оскорбление их собственного, только что принятого национального герба – имперского орла. Градоначальнику пришлось снарядить на корабль особую комиссию, которая убедились, что белоголовый орлан изображен там почти повсюду Тем не менее доверие местного населения так и не было полностью восстановлено[727].

Конечно, даже энергичным североамериканцам трудно было конкурировать с главной коммерческой державой XIX столетия. С ослаблением роли метрополии в Латинской Америке свое присутствие там быстро наращивала Англия. Если в 1808 г. английский торговый оборот с Латинской Америкой уступал североамериканскому, то впоследствии положение сильно изменилось. На протяжении 1820-х гг. торговля Англии с Латинской Америкой более чем вдвое превышала торговлю Соединенных Штатов. Иначе и быть не могло: промышленность США была тогда слишком слаба, чтобы удовлетворить спрос потенциальных импортеров. Впрочем, общая доля Латинской Америки в совокупном объеме внешней торговли США была выше соответствующего показателя в Англии, многие политики США опасались конкуренции латиноамериканских сельскохозяйственных товаров[728]. Объем латиноамериканской торговли в английском внешнем товарообороте 1800-х – 1830-х гг. ни разу не превысил 12 процентов (уровень 1825 г.).

Никто не мог оспорить место Англии как главного, а то и единственного кредитора Латинской Америки. Уже в 1824–1825 гг. первые займы были предоставлены Лондоном Мексике, Аргентине, Бразилии. Англия была в те годы единственной страной, которая могла себе позволить крупные капиталовложения за границей. Ее инвестиции в облигации молодых государств, а также ценные бумаги вновь образованных акционерных обществ (обычно горнорудных) быстро составили значительную сумму, однако этот спекулятивный инвестиционный бум завершился к концу 1827 г. полным крахом и банкротством подавляющего большинства компаний[729]. Так, если на рубеже 1824–1825 гг. колумбийские облигации шли в Лондоне по 96 фунтов, то осенью 1826 г. они не стоили уже больше 30. С перуанскими ценными бумагами дело обстояло еще хуже[730]. Тем не менее, и в дальнейшем Англия продолжала занимать главное место как инвестор и кредитор Латинской Америки[731].

Крах горнорудных компаний стал очевидным следствием завышенных ожиданий, основанных в первую очередь на статистике Гумбольдта. Так, он писал, что вывоз серебра из Испанской Америки составляет 3,5 миллиона марок серебра, Торрес говорил, что реальная цифра и того больше – 5,5 миллионов[732]. На деле же никто никогда не знал подлинных объемов производства, но, по примерным оценкам, разоренные войной 1810-х – начала 1820-х гг. шахты Перу, Боливии, Мексики восстановили дореволюционный уровень добычи только в 1840-е гг.[733]

Под эгидой доктрины Монро

Концентрированным выражением внешней политики ранней республики стали тезисы президентского послания Конгрессу, составившие впоследствии доктрину Монро. Серьезную роль в ее создании сыграли весь ход обсуждения, подписания и ратификации Трансконтинентального договора, а также дискуссии о признании независимости государств Нового Света. Доктрина Монро прекрасно изучена несколькими поколениями исследователей, что позволяет нам ограничиться лишь кратким очерком ее становления и места в латиноамериканском курсе США в 1820-е гг.

2 декабря 1823 г. президент Монро провозгласил «в качестве принципа, с которым связаны права и интересы Соединенных Штатов, что американские континенты ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и которое они сохранили, не должны впредь рассматриваться в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державы».