США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Помимо принципа неколонизации, выдвигался принцип взаимного невмешательства государств Старого и Нового Света: «В войнах европейских держав, в вопросах, касающихся их самих, мы никогда не принимали участия, и это согласуется с нашей политикой… Политическая система союзных держав… значительно отличается от политической системы Америки… мы будем рассматривать любую попытку с их стороны распространить их систему на любую часть нашего полушария опасной для нашего спокойствия и безопасности. Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в дела существующих колоний или зависимых территорий любого европейского государства. Но что касается правительств, которые провозгласили свою независимость и сумели ее сохранить и независимость которых мы признали при зрелом размышлении и согласно с принципами справедливости, то мы не можем рассматривать вмешательство в их дела со стороны какой-либо европейской державы с целью их подчинения или контроля любым другим способом их судьбы иначе как проявление недружелюбного отношения к Соединенным Штатам»[734].

Третьей частью доктрины Монро как «объединенной (combined) системы политики»[735] стала идея «неперехода» (no-transfer, противодействие переходу колониальных владений в Новом Свете в руки другой державы), пусть она и не вошла в сам текст президентского послания от 2 декабря 1823 г. Впервые этот принцип четко выразил Адамс в конфиденциальном меморандуме, адресованном русскому посланнику барону Ф. В. Тейлю (1771–1826) 27 ноября 1823 г.[736]

Формальным поводом к провозглашению идей, известных сегодня под именем доктрины Монро, стали переговоры с Россией по освоению северо-запада американского континента. Другим столь же важным поводом стали конфиденциальные беседы нового английского министра иностранных дел Джорджа Каннинга (1770–1827) с американским посланником Ричардом Рашем в августе – сентябре 1823 г. Каннинг предложил Соединенным Штатам стратегический союз и совместные действия в Южной Америке. Таким образом искусный дипломат Каннинг намеревался вовлечь Соединенные Штаты (не говоря уже о бывших испанских колониях) в фарватер английской политики[737]. В октябре 1823 г. он получил от французского посла заявление, которое вошло в историю как «меморандум Полиньяка»: дипломат обещал, что его страна не будет вмешиваться в отношения Испании с ее (бывшими) владениями. Англия была, по сути, единственной державой, действительно способной на активные действия в Новом Свете. На наш взгляд, именно стремление сохранить независимость от бывшей метрополии в проведении внешней политики было все же главнейшей причиной доктрины[738].

Непосредственного влияния на политику США доктрина Монро в первые десятилетия после ее провозглашения оказывать не могла (да и само свое название она получит лишь в 1850 г. в связи с обсуждением договора Клейтона – Булвера, определившего совместное англо-американское освоение зоны будущего Панамского канала). Лишь во время североамериканской экспансии 1840-х гг. доктрина Монро получит свое реальное выражение в доктринах Тайлера и Полка. Значение доктрины в рассматриваемый нами период заключалось в ином: она служила, повторим, «объединенной (combined) системой политики», выражением концепции национальных интересов Соединенных Штатов. Доктрина Монро стала плодом общих усилий, ее положения, по сути, носились в воздухе. Свой вклад в оформление тех идей, что нашли свое лаконичное выражение в доктрине Монро, внесли Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон, Джон Куинси Адамс, Генри Клей и многие другие известные и забытые политики и публицисты.

Обсуждение доктрины Монро неотделимо от вопроса, готов ли был Священный союз вмешаться в войну Испании с американскими колониями. Сегодня историки хорошо знают, что такая интервенция никогда не планировалась[739]. Но североамериканские политики не имели возможности участвовать в тайных конференциях Священного союза и не были осведомлены о том, что сегодня известно исследователям.

Судя по разнообразным источникам, слухи о готовящейся интервенции возникали дважды: в 1817–1818 гг. в связи с подготовкой и проведением Ахенского конгресса, этой первой встречи Священного союза, и в 1823 г., после Веронского конгресса, за которым последовало подавление французскими войсками испанской революции.

Впрочем, еще в 1816 г. газеты перепечатывали эмоциональную статью Альвареса де Толедо, готовившего тогда в Новом Орлеане экспедицию против замиренной Мексики. «Они уже вынашивают крестовый поход против свобод рода человеческого в Западном полушарии… Прогресс свободы в Новом Свете тревожит европейских властелинов», – восклицал революционер-авантюрист[740]. В конце 1817 г. сообщение о якобы существующих планах подавить испанские колонии опубликовал “National Intelligencer”[741]. Португальский посланник аббат Корреа да Серра, явно стараясь запугать Адамса, также намекал, что европейские державы готовы вмешаться в борьбу Латинской Америки и что Россия готовится обзавестись солидным форпостом в Западном полушарии[742].