Сходным образом думали и дипломаты США в Европе. Пока текст президентского послания не дошел в Европу, Александр Эверетт (тогда посланник в Гааге) считал вторжение Священного союза крайне мало вероятным. Его взгляды переменились буквально за месяц. В своем донесении Эверетт сообщал, что президентское послание было одобрительно встречено в Англии, в либеральных кругах Франции и Нидерландов. «Кажется, все думают, что оно [послание] сделает интервенцию невозможной», – заключал дипломат, убежденный в коварных замыслах Священного Союза после анализа правой французской прессы[768]
.Позднее, когда разговоры о возможно грозившей опасности останутся в прошлом, Эверетт сочтет, что только провозглашение доктрины Монро и признание Латинской Америки Англией спасли Западное полушарие от неминуемой интервенции[769]
.Ричард Раш вспоминал, что когда текст послания Монро прибыл в Лондон, «весь документ возбудил огромное внимание». Особенно радовались латиноамериканские эмиссары; акции новых государств поднялись в цене – все были уверены, что отныне Новый Свет будет защищен от возможного давления Европы[770]
.Либеральная партия в Англии (ее голоса – лондонские “Morning Chronicle” и “London Courier”) явно стремилась разжечь подозрения по отношению к намерениям континентальных держав[771]
. Так, на следующий день после оглашения президентского послания “Columbian Centinel” опубликовал выдержки из “Morning Chronicle” и “Morning Herald” из которых следовало, что Франция готова помочь Испании и Португалии в возвращении американских колоний, но что британский кабинет готов признать молодые государства[772].В одной статье “Morning Chronicle” говорилось, что русский посланник в Париже граф К. О. Поццоди-Борго (1764–1842) в 1817 г. якобы выступал даже за подавление республики в самих Соединенных Штатах. Статья широко перепечатывалась североамериканской прессой, но только “Columbian Centinel” выступил с резким опровержением[773]
.Английский офицер на колумбийской службе считал, что планы интервенции были остановлены лишь твердой позицией британского кабинета[774]
. Не только не слишком проницательный бывший «особый агент» в Южной Америке Уильям Уортингтон, но и карьерный дипломат Джон Форбс и в середине 1824 г. боялись, что Священный союз способен подавить свободу в Западном полушарии[775].Послание Монро конгрессу быстро нашло отклик не только в Европе. Его текст был сразу же переведен для латиноамериканцев на испанский язык либеральным уроженцем Пиренеев, жителем Балтимора Мариано Куби и Солером (1801–1875). Он назвал принципы послания «самыми республиканскими, свободными и либеральными»[776]
.Любопытно, что именно монархическая Бразилия стала первой страной, попытавшейся повернуть доктрину Монро в свою пользу.
Португальский король Жуан VI считал «американцев Юга, а также и Севера» естественными союзниками Бразилии. Еще в 1819 г. адмирал Пинту Гедеш предложил создать «Американскую лигу», «без согласия которой ни одно европейское государство не могло бы сохранять свои колонии в Америке». В 1822 г., после провозглашения Педру I (1822–1831) бразильской независимости, глава правительства Жозе Бонифасиу де Андрада (1763–1838) поручил консулу в Буэнос-Айресе проверить почву для заключения «договора об оборонительном и наступательном союзе между всеми государствами американского континента»[777]
.Сразу после установления американо-бразильских отношений в 1824 г. ее представитель Жозе Силвештр Ребелью (ум. в 1844 г.), основываясь на положениях доктрины Монро, предложил Соединенным Штатам заключить с Бразилией союз[778]
. После президентских выборов Ребелью вновь стремился убедить уже нового государственного секретаря в пользе такого союза, опять приводя в доказательство выдержки из послания Монро от 2 декабря 1823 года[779]. Примечателен ответ Генри Клея: вчерашний противник актов о нейтралитете, он ссылается на несовместимость такого союза с как раз твердым нейтралитетом США. Если Бразилия почему-либо и имеет право на такие особые отношения с США, то такие же права имеют и все остальные латиноамериканские государства. С другой стороны, Соединенные Штаты выступают за подписание договора о мире, дружбе, мореплавании и торговле[780]. В инструкции поверенному в делах в Рио-де-Жанейро Конди Рэгету (1784–1842) Клей вновь настаивает на заключении с Бразилией торговой конвенции, но никак не союза[781]. Так закончилась первая попытка латиноамериканцев апеллировать в переговорах с США к доктрине Монро.В том же 1824 г. Великая Колумбия также предложила Соединенным Штатам союзные отношения[782]
. Адамс отклонил идею, вновь основываясь на нейтралитете США[783]. Действительно, с самого своего появления доктрина Монро была односторонним и декларативным документом, не налагавшим никаких обязательств. Ее применение целиком зависело от текущего политического момента.