СССР: от сталинского восстановления к горбачевской перестройке. Вторая половина 1940-х – первая половина 1980-х гг.

Воспроизводство населения в Советском Союзе осуществлялось в основном за счет коренных народов Средней Азии, а также казахов и азербайджанцев, темпы прироста которых в 4–5 раз были выше общесоюзных. Естественный прирост на 1000 человек, например, в 1979 году составил, у русских — 4,1 человека, у белорусов — 5,9, у азербайджанцев — 21,2, у литовцев — 4,9, у таджиков 34,4, у узбеков — 32,0, у киргизов — 30,7, человека[1130]. Однако столь высокие темпы прироста этих народов вели к обострению социальных проблем в этих же республиках. По подсчетам демографа Б. Урланиса каждый процент прироста населения «съедал» 4 % прироста национального дохода: надо строить дополнительно новые детские сады, школы, больницы, поликлиники, готовить воспитателей, врачей, учителей и т. д. Ни одна республика с преимущественно мусульманским населением, где был высокий уровень рождаемости, не сумела выйти по важнейшим индикаторам социального развития на средние общесоюзные показатели. Приведем некоторые примеры. По количеству среднего медицинского персонала на 10 000 населения в целом по СССР в 1960 году приходилось 64,2 человек, а в 1980 году — 105,7. В Узбекистане соответственно их было 44,1 и 83,5, Казахстане — 57,1 и 99,8, Азербайджане — 65,6 и 84,3, Киргизии 48,8 и 86,3., Таджикистане — 39,7 и 65,0, Туркмении 65,5 и 78,4 человек[1131]. Но по этому показателю отставание в будущем могло быть ликвидировано, поскольку по темпам подготовки этих специалистов выше названные республики значительно опережали СССР в целом. В частности, в 1960–1980-е гг. численность среднего медицинского персонала в целом по СССР увеличилась в 2,1 раза, в РСФСР — в 1,9, в Узбекистане — в 3,5 в Казахстане и Азербайджане — в 2,6 в Киргизии в 3,1, Таджикистане — в 3,0 раза[1132].

Если взять такой важный показатель как объем товарооборота на одного человека, то вышеназванные республики сильно отставали от других. Так, в 1985 году в Эстонии он составил 1733 рубля, а в Туркменистане — 791 рубль, то есть меньше более чем в два раза. Объем потребления материальных благ и услуг на одного жителя в Туркменистане в том же году составлял 1010 рублей, а в Эстонии — 1966 рублей[1133].

Среднеазиатские республики упрекали центр в недостаточности дотаций из государственного бюджета на их социальное развитие. В частности, в публицистической и научной литературе велась оживленная дискуссия о том, должен ли союзный бюджет финансировать и поддерживать высокую рождаемость в этом регионе. Среднеазиатские патриоты утверждали, что должен, а отказ от такой обязанности означал бы пренебрежение к «национальной традиции» среднеазиатских народов. «Подоплёка подобных претензий, — как пишет С. В. Чешко, — была очевидной. Проблема многодетности муссировалась главным образом в целях выколачивания ассигнований»[1134].

Но было ли лучше социальное положение населения во многих областях Российской Федерации? На этот вопрос утвердительный ответ получить трудно. Для сравнения можно взять Эстонию и Ульяновскую область, в которых численность населения была сопоставима. Различия между ними по социальному обеспечению были огромны. Первая обеспечивалась как союзная республика, вторая — как область, то есть по третьей категории. Что имели жители Ульяновской области? На 1 млн 300 тыс. населения имелся один театр, две газеты, но не было даже собственного издательства.

Области и края по сравнению с автономными республиками были второсортны, а с союзными — третьесортны. Поэтому такое же положение как у ульяновцев было у туляков, калужан, ярославцев, рязанцев, тамбовцев и т. д. Все эти и другие области Российской Федерации, где сосредоточена основная масса русского народа, — по мнению некоторых исследователей, — находились на самой низкой ступени социального существования[1135].

В 1960–1980-е гг. в СССР в национальном вопросе просматривались две тенденции: с одной стороны, стремление к централизации государственного устройства, унификации и интернационализации национальной жизни; с другой — пробуждение национального самосознания, национализма, осознание своей принадлежности к конкретному этносу и этнокультуре, стремление к обособлению, сепаратизму. Первая тенденция была связана с политикой союзной власти и ею развивалась; вторая — с национальной (и националистической) интеллигенцией, частью местной бюрократии и этнократией. При этом для обеих тенденций были характерны и объективные начала.