Стая

– Все можно. – Губан описывал над ними медленные круги, ему не хотелось нарушать брачные игры. Ему нравилось малейшим напряжением мысли изящно и мощно двигаться в пространстве. Он чувствовал тревожную энергию трех рыб, пытающихся привлечь его внимание. Сердце Губана раскрылось навстречу красоте и доброте, и он наконец посмотрел на рисунки внизу на песке.

Один из них поражал минимализмом и в то же время притягивал взгляд. Другой был намного сложнее, включал множество деталей и был обрамлен изящными углублениями. Оба художника украсили свои произведения крошечными кусочками кораллов и раковин. Оба прекрасно понимали, как следует усилить эффект для зрителя. Губаны поступали так же, когда хотели друг друга, чтобы продолжить жизнь. Теперь, когда его собственная жизнь подходила к концу, он любил ее как никогда. Раньше он не задумывался о том, что сильнейшее духовное, сексуальное желание, пробуждаемое океаном, знаменует смерть. И подумать только – он научился этому у святых моллюсков-гермафродитов. Теперь он любил даже спинорога.

Сверху на подводную гору пала длинная тень. Все три фугу сразу надулись. Крупный самец афалина, одинокий и молчаливый, смотрел на них почти от самой поверхности.

Губан инстинктивно прикрыл телом трех маленьких рыбок и песчаные картины. Сейчас он был самцом и потому агрессивно вздыбил плавники. Будь он самкой, конечно, предпочел бы бегство, но теперь у него не было желания защищаться или атаковать; все, чего он хотел, – это защитить священное брачное действо от посягательств. По воде прокатился неприятный пронзительный звук – все три фугу требовали, чтобы грязный хищник убирался прочь.

Дельфин с недоумением посмотрел вниз на источник звука, потом снова на губана. Губан смотрел на дельфина, гадая, собирается ли тот нападать. Однако поза пришельца выражала лишь недоумение. А потом он заговорил, вернее, запел.

– Мой народ! – громко пел он на древнем пелагеальском.

Мелководные обитатели рифов, такие как фугу, не знали этого языка, но Губану пришлось немало путешествовать по океанским просторам, и он знал это наречие. Если бы дельфин говорил на грубом диалекте афалин, Губан, наверное, принял бы это за угрозу, но теперь он начал бесстрашно подниматься к поверхности, выражая только мирные намерения. Дельфин был огромный и сильный, тело его покрывали ужасные раны, но он широко и простодушно раскрыл глаза при виде Губана. В его взгляде Губан прочел не только боль от ран, но и любопытство, свойственное молодым афалинам. Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы Губан почувствовал к пришельцу расположение. Вот уж чего он за собой не замечал раньше! Совершенно новое переживание. Рыба и дельфин смотрели друг на друга, и каждый понимал энергетический потенциал другого.

– Мой народ? – произнес дельфин с вопросительной интонацией. – Продолжать путь, выжить?

В его щелчках Губан расслышал усталость. Похоже, дельфин просил о помощи, но Губан мог думать сейчас только о растущей луне, о зарождающемся в воде мерцании, о разлитом в сознании блаженстве.

– Связь. – Губан с трудом подобрал слово на старом океанском языке. – Мой народ… здесь, да. – Сказанного казалось явно недостаточно, но ему трудно думать сейчас о чем-то другом. Он хотел быть с моллюсками – и тут пришло воспоминание о трех самцах-афалинах, путешествовавших с печальной самкой, настолько удрученной, что она оставляла за собой скорбный след. Губан не мог объяснить, как давно это было, но указал в сторону родных вод афалин. Дельфин понял. Он защелкал, защебетал, зажужжал, заставлял воду вибрировать от звуков, а затем стремительно умчался.

Губан почувствовал прилив гордости, сопровождаемый избытком физических сил. Связь с дельфином. Связь с моллюсками, с фугу, с целым океаном, наполненным желанием, движением и риском, где каждый ищет кого-то своего, а вода собирает энергию всех ищущих.

– Мой народ! – прокричал Губан океану своим новым голосом. – Мой народ!

Снизу три фугу с удивлением смотрели на великолепную рыбу и не могли понять, почему она такая грустная.

29 Игры кланов

Гибель косяка сарпы выявила в стае серьезные проблемы с привилегиями. Все знали, что Первая жена явно злоупотребляла своими правами, но ведь и охрана, и командиры кланов не ограничивались положенной им порцией. Некоторые с недоверием хихикали и рвались своими глазами повидать рощу мертвых водорослей. Но стоило им посмотреть на груды разлагающихся плетей на дне, еще недавно живых и высоких, недоверчивые пришли в ярость. Червяки сбивались в красные комки, оставлявшие на дне пятна желтой грязи, а потом распадались на тысячи крошечных нитей.