Стая

Он отдал приказ об охоте, но вместо обычных восторженных возгласов последовала странная пауза. Потом, конечно, они разразились приветственными криками, но только крики оказались слабоваты. Даже воины выглядели неуверенно, а самки вскоре и вовсе замолчали. Несмотря на последние события, все твердо знали: сегодня будет необычная ночь, луна будет полной. Кто же охотится на Нерестовой Луне? Даже варвары-афалины понимали: что-то здесь не так.

Ох уж эти древние суеверия! Сплит – владыка, и точка! Сытое брюхо заставит их забыть обо всем. Стая будет охотиться, а если кто-нибудь здоровый посмеет отказаться, он будет сурово наказан. Сила и рост!

«Сила и рост», – повторили воины, а за ними и вся стая, хотя и без должного энтузиазма, как показалось Сплиту. Молодые стражники заметили, что самки притихли. Это, наверное, владыка Сплит вселил в них страх, какая же еще может быть причина?

Далеко на просторах Гугл слышал охотничье пение афалин, но голосов самок среди них не было. Его преследовал взгляд Эа, он проник в его сердце. Всё. Больше никаких сомнений. У него новая миссия.

32 Великий Нерест

Под огромной яркой луной океан наконец пропитался вожделением до предела. В чистых водах кораллы набухали и пульсировали всеми цветами, сообщая рыбам и прочим обитателям океана, что момент приближается. Даже те, кто голодал на заброшенных рифах, приготовились повиноваться закону и бросить последние силы на его исполнение. Издалека и с близких мест одинокие особи, небольшие стада и огромные косяки стекались по традиционным течениям. В это единственное полнолуние в году никто ничего не боялся. Нерест был одновременно и сексом, и радостью, и священной обязанностью жизни.

На подводной горе надувшийся самец фугу выиграл соперничество. Мандалы смотрели со дна, будто два глаза. Над ними безостановочно кружила Фугу, в ее танце читались волнение и предвкушение. Ближе к вершинам вулканических конусов моллюски полностью выставили из раковин свои мантии. Нежными переливчатыми волнами плоти они гладили друг друга, как могли. Выше, над моллюсками, Губан, не евший уже две ночи, вбирал в себя энергию воды и любовался красотой своих моллюсков. Они давали ему все новые ощущения, его интуиция становилась все изощреннее, и чем больше Губан изучал и чувствовали их чуждый разум, тем быстрее исчезали границы между двумя такими несхожими видами. И это относилось не только к моллюскам. Когда Губан впервые попал к вершинам конусов, он уже чувствовал ментальные толчки, исходившие одновременно из прошлого и из будущего. Теперь они смешались неразличимо. Губана очень заинтересовал быстрый рост совершенно новой яркой водоросли. Эта форма жизни останется в сознании Губана и станет частью воспоминаний о совсем другом месте, где она могла бы покрывать пастбища для самок, где прекрасные голоса могли бы звенеть в воде, а плавники – жужжать от радостей жизни.

А теперь на небе сияла такая же луна, как тогда, в ту памятную ночь. Вода наполнилась грациозными призраками самок, танцующих вокруг владыки-самца. Губана окружали воспоминания, кружившиеся среди конусов. Жабры Губана втягивали в себя эротические гормональные прелести ночной воды, воздействовали на память, пробуждая образы прекрасных самок и прочих представителей его племени. Губан чувствовал желание, разлитое в океане, ловил каждый похотливый импульс и хотел только одного: принять участие в общем празднике размножения.

Но тут что-то привлекло его внимание и заставило вернуться в настоящее. Опять моллюски! Они тоже собирали энергетические всплески, их цвета становились ярче в лунном свете. Темные круглые глаза вдоль медленно шевелящихся мантий смотрели на Губана и приглашали присоединиться к ним на празднестве Нереста. Губан так и засиял от ужаса и радости. Конечно, он способен нереститься. Его тело было одновременно телом самца и телом самки. А больше ему никто не нужен. Но оставалось что-то еще важное, и Губан с каждой минутой чувствовал это все яснее. Океан готовился к великому акту жизни, но рождение новой жизни следовало уравновесить. Требовалась жертва. Тело Губана наконец успокоилось. Оно больше не желало оставаться отдельным существом, вечно жаждущим или опасающимся, обреченным на одиночество. Оно хотело переступить порог и навсегда слиться с океаном.

Моллюски внизу тут же почувствовали изменившийся состав воды, поняли, что эти изменения исходят от большой рыбы, чьи огромные глаза неотрывно смотрели на них. В ответ изменился и их собственный импульс, слившийся с импульсом Губана. А потом с Губаном стали происходить странные превращения. В одно и то же время он стал и крошечным планктонным рачком, и огромным китом, уже понимая, что последует за этим.

А в домашней воде афалин разгорались споры. Афалины, в отличие от Лонги, не суеверны, но все помнили древний запрет: нельзя охотиться на Нерестовой Луне. Даже акулы, и те прекращали охоту в эту единственную ночь в году. Не так уж трудно немножко поголодать.

– Это нетрудно! – считали одни.

– А мы не хотим! – орали другие.