Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Среди документов, поступивших в адрес съезда, зачитанных и включенных в протокол, было два письма из Тифлиса, от обеих фракций. В письме Тифлисского комитета от 7/20 апреля высказывалось мнение о незаконности съезда с точки зрения устава партии, а также сомнения в том, что съезд способен преодолеть раскол. Основной аргумент звучал странно: «Главная задача съезда, по нашему мнению, санкционировать то партийное течение, которое взяло верх во внутренней партийной жизни. При настоящих же условиях, хотя тенденции так называемого „меньшинства“ и стали господствующими в партии, но, ввиду своеобразного строительства партии вообще и комитетов в частности, господствующее течение не может быть представлено на съезде соответственно своим действительным силам и влиянию в партии. Целый ряд комитетов с решающими голосами не выражают мнения большинства членов партии в данной местности. И, обратно, целый ряд влиятельных организаций в рабочей среде будет лишен решающего голоса на съезде»^[653]. Как не замедлил заметить после прочтения этого письма на заседании Б. В. Авилов, в нем меньшевики «вскрывают истинную подкладку их агитации против съезда: не надеясь быть на съезде в большинстве, они ополчились против съезда»^[654]. Этот упрек мог быть с равным успехом обращен и против большевиков, настаивавших на съезде именно для того, чтобы воспользоваться тактическим преимуществом. Письмо Тифлисского комитета приоткрывает некоторые детали тифлисских разногласий. С одной стороны, процитированный фрагмент показывает, что члены Тифлисского комитета были совершенно уверены в преобладании меньшевиков в общерусском масштабе, во всей партии; с другой стороны, похоже, что одновременно они были уверены в том, что представительство на съезде окажется преимущественно большевистским. Одно с другим плохо вяжется. Полагали ли в Тифлисском комитете, что само устройство партии настолько порочно, что заведомо даст извращенное представительство? Или имели столь высокое мнение о безграничном коварстве большевиков и их умении манипулировать распределением мандатов? То и другое, казалось бы, трудно совместимо с членством в такой партии. Наконец, Тифлисский комитет приводил еще один аргумент: в момент, когда вот-вот «разразится во всей силе народное восстание», «в такое время отвлекать силы и средства партии от революционно-практической работы граничит с самоубийством». В принципе, наоборот, как раз по причине нарастающих волнений уместно было бы счесть, что съезд срочно необходим для выработки партийной стратегии и тактики. Ведь III съезд в самом деле был сосредоточен на вопросах подготовки вооруженного восстания, вооружения, возможности союза с другими партиями. Более того, ведь меньшевики примерно в тех же числах собрали в Женеве свою конференцию (ее точные даты не известны). Но Тифлисский комитет в письме съезду заявлял: «У нас, на Кавказе, обострение общественно-политических отношений дошло до такой кульминационной точки, мы живем в атмосфере, так насыщенной революционной энергией, что отстранение от местной работы хотя бы одного работника считаем для себя великим позором»»^[655]. Надо сказать, что Тифлисский комитет выразил солидарность женевской конференции, но своих представителей туда не прислал^[656].

Второе послание съезду, «частное письмо» от «тифлисского большинства» (то есть большевиков, хотя они и оказались в меньшинстве) за подписью Союзного комитета от 19 марта/1 апреля содержало каскад жалоб на поведение оппонентов: меньшевики представляют рабочим позицию большевиков «в самом извращенном виде», утверждают, будто большевики считают рабочих «бессознательной массой», и хотят, чтобы «рабочие плясали под их дудку»; что якобы, по мнению Ленина, «рабочий сам, без интеллигенции, никогда не дойдет до с.-д. сознания»; что вслед большевистским эмиссарам меньшевики шлют записки к местным активистам, уверяя тех, что «они узурпаторы, и тифлисские рабочие выгнали их, они и приехали к вам». Заканчивалось послание приведенным выше примечанием «Вано извиняется, что не может писать»^[657]. Эта ремарка, как и стиль письма, позволяют считать, что составителем его определенно был не Джугашвили. Поскольку перьев в Союзном комитете было не так много, а автором письма мог быть только один из видных партийцев, причем не делегат съезда, можно осторожно предположить, что им был Степан Шаумян или Александр Цулукидзе.