Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I: 1878 – лето 1907 года

Таким образом, что нередко для сталинского биографического нарратива, мы имеем здесь парадоксальное обратное влияние апологетики: настойчивое преувеличение его роли в руководстве революционным движением в Закавказье породило ответную реакцию, основанную именно на этом преувеличении. Ему в качестве ключевой фигуры стали приписывать – на этот раз с негативной оценкой – заодно и руководство тифлисской экспроприацией. Если отказаться от этого привычного преувеличения его роли, то, по-видимому, он в силу принадлежности к узкому партийному кругу знал о готовящемся налете, а затем услыхал от участников о его красочных подробностях. Это при условии, что Джугашвили в то время находился в Тифлисе.

А. В. Островский считал, что Джугашвили мог   из Лондона не раньше 4 июня, хотя представляется более правдоподобным, что он добрался до Тифлиса еще на несколько дней позже. Кроме того, А. В. Островский обратил внимание на полицейское донесение, из которого может следовать, что сразу по возвращении со съезда Джугашвили отправился в Баку. Заведовавший особым отделом канцелярии наместника на Кавказе полковник Бабушкин 12 июня 1907 г. сообщил в Петербург, что, по сведениям бакинской агентуры, «для пополнения сил фракции в названном городе в настоящее время из г. Тифлиса прибыло два невыясненных лица, по сведениям агентуры, видимо грузины, из коих один известен под кличкою „Михо“. Одновременно с этими же лицами из Тифлиса прибыл невыясненный делегат (большевик), участвовавший на социал-демократическом съезде в Лондоне, который в недалеком будущем должен будет сделать доклад об означенном съезде. Собрание, на котором предположено чтение этого доклада, будет состоять из 20-30 лиц, близко стоящих к организации»^[958]. А. В. Островский предположил, что Миха – это Михаил Давиташвили, а делегатом съезда был Иосиф Джугашвил^[959], который летом 1907 г. действительно выступал в Баку с докладами о съезде. Официальная хроника его жизни указывает, что он как раз в первой половине июня «после возвращения с V (Лондонского) съезда РСДРП, приезжает в Баку и Тифлис; выступает с докладами об итогах съезда на собраниях соц.-дем. организаций Баку, Тифлиса и ряда районов Западной Грузии»^[960]. Если так, то во время экспроприации его вовсе не было в Тифлисе. Однако эту интерпретацию донесения можно считать не более чем версией, ведь возвращающимся со съезда делегатом-большевиком мог быть как собственно бакинский делегат большевик В. Ф. Ефимов, так и Шаумян, как раз в начале июня переехавший в Баку^[961]. Хроника же в собрании сочинений Сталина могла намеренно маскировать его присутствие в Тифлисе ввиду уже существовавших обвинений в участии в экспроприации.

В любом случае принять деятельное участие в подготовке тифлисской экспроприации Коба не мог по целому ряду причин, включая и ту, что участие в налетах не было его партийной специализацией. Но почему-то именно к нему тифлисские меньшевики предъявили возмущенные претензии. И снова существующие источники не дают ответа на главный вопрос: почему Коба служил для них столь сильным раздражителем? Неизменные филиппики по поводу его дурного характера, невероятного властолюбия, лживости, грубости и сотрудничества с охранкой придется отодвинуть в сторону по причине свойственной обвинителям, грузинским меньшевикам, общей манеры действовать. Примеры, как говаривал Коба-Иванович, «уклонения от истины», которые находятся в протоколах двух партийных съездов, оставляют простор для воображения о том, что же творилось в повседневности грузинской организации РСДРП.

Сопоставляя доступные источники, взвешивая степень правдоподобия и достоверности каждого сообщения, можно с осторожностью предположить следующее. Грузинские меньшевики, как видно по протоколам съездов, пытались вытеснить вовсе, устранить большевиков, в Тифлисе этот процесс принял особенно острые формы. Однако тем не менее Коба оказался делегатом и IV, и V съездов РСДРП, причем в обоих случаях единственным большевиком в многочисленной тифлисской делегации. Наверняка это совершенно не устраивало местных меньшевиков, и все же по какой-то причине они не смогли этому помешать. Такой причиной могла быть только прочность позиций Кобы среди некоторой части тифлисских партийцев, особенно рабочих, помноженная на его ловкость как агитатора и партийного организатора. Вообразить другое объяснение вряд ли возможно, не принимать же всерьез версию, что он сотрудничал с охранкой и жандармы способствовали его попаданию на съезд. Должно быть, ситуация в Тифлисе и вообще в Грузии сделалась тупиковой: определенная поддержка у большевиков там была, но без перспективы наращивания влияния. В целом Грузия ушла за меньшевиками. Коба, наверное, мог еще сколько-то времени существовать в Тифлисе, но поле деятельности за ним осталось весьма узкое. А история с эриванской экспроприацией и требованием исключить его из партии нарушила это и без того хрупкое равновесие.