В заметках в «Звезде» речь шла о новом оживлении борьбы пролетариата, о ленских расстрелах; большевики готовились к намеченным на осень думским выборам и начали полемику с другими партиями, поэтому Джугашвили критиковал заявления либералов («Бедные кадеты, который раз они „ошибаются“ в своих расчетах на правительство! Еще не так давно они „думали“, что в России имеется конституция», «Давно ли кадеты проводили параллель между русским правительством […] и английским в их отношении к забастовкам? Но стоило разыграться ленской драме, чтобы кадеты еще раз пропели свое фарисейское „мы ошиблись“»), разъяснял рабочим вред ставшей популярной «беспартийности» («Объединить в союз буржуа и пролетариев, перекинуть мост между помещиками и крестьянами, сдвинуть воз с помощью лебедя, рака и щуки – вот к чему стремится беспартийность») и объявлял обанкротившейся тактику ликвидаторов («Разыгралась на Ленских приисках кровавая драма, выступила на сцену живая жизнь с ее неумолимыми противоречиями, – и петиционная тактика ликвидаторов разлетелась в прах»). Эти тексты по содержанию и стилю отличаются от статей, которые Джугашвили писал раньше, в Баку и Тифлисе. Прежние статьи создавались по конкретным поводам и представляли собой или реплику в продолжительной полемике с оппонентами, как правило меньшевиками, или же призывы к рабочим в связи с теми или иными революционными акциями. Так или иначе, в них всегда присутствовала конкретика призыва и полемики. Теперь же, в апрельских текстах, Джугашвили выступал как «публицист вообще», представитель определенной позиции, но без предметного повода для обсуждения. По сравнению с предшествовавшими эти тексты более вялые, невнятные, лишенные свойственной Кобе грубоватой, хлесткой иронии. Играла свою роль, конечно, и самоцензура: авторы и редакторы легальной «Звезды» старались не дать повода для полицейской конфискации номера из-за слишком резкого материала. Как бы то ни было, для Джугашвили эти заметки были пробой пера в непривычном для него стиле.
Обращение Иосифа Джугашвили к активной газетной публицистике ставило вопрос об авторском псевдониме. Статьи в № 30 «Звезды» были подписана инициалами «К. С.», «С.», «К. С-н», «К. Салин». 17 апреля в № 31 его статья имела подпись «К. Солин». Перемена одной буквы сменила совсем не пролетарскую ассоциацию имени с салом на более подходящую, произведенную от соли (если только это не было простой опечаткой). 19 апреля две его заметки в № 32 подписаны «К. С.» и «К. Солин», 22 апреля – снова «К. Солин». Возможно, он примеривал подпись «К. Солин» как вариант постоянного псевдонима, но впоследствии его отверг, когда придумал более удачный – «К. Сталин». Примечательно, что все варианты исходят из инициалов «К. С.», что возвращает нас к последней появившейся до ссылки значительной статье Джугашвили «Письма с Кавказа», напечатанной не в местной закавказской прессе, а в «Социал-демократе». Тогда он подписал одну часть «К. Стефин», произведя псевдоним от имени Стефании Петровской, вторую – сокращенными от этого инициалами «К. Ст.» (см. главу 18). После того как Петровская его бросила, обиженный Коба не мог больше так называться, но, очевидно, не хотел и совсем отказываться от подписи, напоминавшей о «Письмах с Кавказа» и сопряженной для него с какой-то авторской известностью.
В те дни, когда Иосиф Джугашвили укрывался на квартире Полетаева, было принято важнейшее решение, а именно положено начало изданию легальной ежедневной газеты для рабочих «Правда». Поскольку это один из ключевых эпизодов в истории партии, он не мог не подвергнуться деформациям в сталинскую эпоху, когда Сталину приписывали ведущую и руководящую роль в основании газеты и руководстве ею. Затем историки партии внесли коррективы, явочным порядком или же с осторожной (дабы не разрушить всю конструкцию официальной трактовки истории РСДРП) полемикой с предшественниками, указывая прежде всего, что в период начала издания «Правды» Сталин провел на свободе в Петербурге всего 12 дней, стало быть, руководить газетой физически не мог[484]
.