прибыл больной в штаб. Впоследствии дослужился до маршала авиации, но в декабре 1945 года
был арестован и в апреле 1950-го расстрелян. Что-то мне подсказывает, что он был явно кем-то
оклеветан. —
Сразу же приказ командующего был передан в части. Командиры полков получили и мой
приказ: “Самолеты рассредоточить за границей аэродрома, там же вырыть щели для укрытия
личного состава. Личный состав из расположения лагеря не отпускать”.
О приказе командующего ВВС округа я доложил командующему 4-й армии генералу
Коробкову, который мне ответил:
— Я такого приказа не имею.
В этот же день я зашел к члену Военного совета дивизионному комиссару Шлыкову (Ф.И.
Шлыков в мае 1942 года был тяжело ранен в бою на Керченском полуострове и умер от ран. —
— Товарищ комиссар, получен приказ от командующего ВВС округа — привести части в
боевую готовность. Я прошу вас настоять перед округом отправить семьи комсостава.
— Мы писали в округ, чтобы разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые
склады и госпиталь. Нам ответили: “Разрешаем перевести лишь часть госпиталя”. Так что
ставить этот вопрос бесполезно.
Начальник штаба армии полковник Сандалов встретил меня вопросом:
— Ну как, сегодня много нарушений воздушного пространства?
— Больше, чем вчера.
— Сбивать надо.
— Леонид Михайлович, вы не хуже меня знаете, что открывать огонь по немецким
самолетам запрещено. Нам приказано: нарушителей воздушного пространства заставлять
садиться на нашей территории. Немецкие летчики знают об этом и на сигналы наших летчиков
“идите на посадку” не обращают никакого внимания. Больше того, сегодня (20 июня. —
на высоте 5000 метров Ме-110 на сигнал капитана Савченко ответил пулеметной очередью,
правда, промахнулся. Савченко дал ответную очередь. Немецкий самолет задымил и со
снижением ушел на свою территорию.
Я рассказал полковнику Сандалову о беседе с членом Военного совета.
— Думаешь, один ты печешься о семьях командного состава? Некоторые даже в округ
писали, но, кроме неприятностей, ничего не имеют.
21 июня часов в 10 я вылетел в 74-й штурмовой полк майора Васильева, который вместе с
33-м истребительным полком базировался на аэродроме в Пружанах, проверить, как устроился
полк в лагерях.
В 16 часов перелетел на аэродром в 123-й истребительный полк майора Бориса
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
358
Николаевича Сурина. Там планировал провести совещание с командирами полков.
На аэродроме меня уже ждал начальник штаба дивизии полковник Федульев.
— Получена новая шифровка. Приказ о приведении частей в боевую готовность и
запрещении отпусков — отменяется. Частям заниматься по плану боевой подготовки.
— Как так? — удивился. — Ничего не пойму.
— Ну что ж, нет худа без добра. В воскресенье проведем спортивные соревнования. А то
мы было отменили их. В 33-м истребительном полку все подготовлено.
— Нет, Семен Иванович! Давайте эту шифровку пока не будем доводить. Пусть все
остается по-старому…»
От кого последовал приказ на отмену боевой готовности, Белов не указывает. Но
отменить приказ Копца (а он отдал его явно по приказу из Москвы) мог либо сам Копец, либо
Павлов. Но в любом случае приказ о приведении частей ВВС ЗапОВО в боевую готовность
должен был пройти 19—20 июня во всех трех смешанных авиадивизиях Белоруссии,
прикрывавших границу и войска 3, 4 и 10-й армий ЗапОВО. А 21 июня этот приказ был
отменен!
И пока никто не смог доказать, что эта отмена шла из Москвы, а не от Павлова!
Далее генерал описывает, как началась война для него:
«21 июня.
Я только что сел за стол, как вдруг раздался телефонный звонок.
— Николай Георгиевич, — услышал я голос полковника Сандалова. — Командующий
просит зайти сейчас к нему.
По выработавшейся привычке взглянул на часы — 24.00. “Странно, до сего дня
командующий меня к себе ночью не вызывал. Видимо, произошло что-то особенное”. <…>
Генерал Коробков был один.
— Получен приказ привести штабы в боевую готовность, — сказал он.
— В таком случае я подниму дивизию по тревоге.
— Не паникуйте, — остановил меня командующий. — Я уже хотел поднять одну
дивизию, но командующий округом запретил это делать.
— Я командую авиадивизией, да еще пограничной, и не собираюсь спрашивать ни у кого
разрешения. Имею право в любое время части дивизии поднять по тревоге.
Надо было более подробно узнать обстановку, и я заглянул к начальнику штаба.
— Только что от командующего, — сказал я и передал Сандалову свой разговор. —
Леонид Михайлович, введи в обстановку.
— Мы вызвали всех командиров штаба. Сейчас направляю своих представителей в
соединения. Что касается твоей дивизии, то ты имеешь право решать вопрос самостоятельно.
Командующий не несет ответственности за ее боевую готовность».