Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР

И далее Солженицын отвечает на излюбленный вопрос интернационалистов о том, неужели легче, если ущерб тебе причиняет человек твоей национальности, а не чужой: «…Внутри всякой нации это воспринималось социально, вечное напряжение: богатый – бедный, господин – слуга. Когда же «командиром над жизнью и смертью» выныривает еще и не свой, – это ложится довеском тяжелой обиды. Казалось бы: ничтожному, придавленному и обреченному лагернику на одной из ступеней его умирания – не все ли равно, кто именно захватил внутри лагеря власть и справляет свои вороньи пикники над его траншеей-могилой? Оказывается – нет, это врезалось неизгладимо»[189] (выделено у автора. – С. Р.).

Здесь я возвращаюсь к национал-сталинисту А. Севастьянову. Полемизируя с фанатами «Гитлера-освободителя» и раскатывая их убедительным катком (за что ему большое уважение), он вопрошает: «Чем же немецкий геноцид русского народа лучше еврейского?»[190] Совершенно верно, господин Севастьянов, ничем. А чем любой другой нееврейский геноцид русского народа лучше «еврейского» геноцида русского народа? На этой психологической закономерности, отмеченной Солженицыным (от своего терпеть легче), и сыграл генсек в своем решении, высказанном Молотову, – допускать на высокие посты в основном русских, украинцев и белорусов[191]. Народу стало проще терпеть власть. «Это был настоящий ренессанс русского национального сознания…»[192] – кайфует от сталинской анестезии Севастьянов, словно от морфина. Ему в ответ хочется напомнить его же собственные слова о поклонниках советской власти: «…Чистые национал-мазохисты. Выдрали такого, как сидорову козу, засекли чуть не до смерти, все имущество отобрали, а потом попку кремом смазали, чтоб не так болела, погладили, конфетку в ротик сунули, игрушку подарили, да еще и расцеловали от души сопливую мордочку, – ну, натурально, он и счастлив! И хочет еще»[193].

Национал-сталинисты льют воду на мельницу тех, кто объясняет репрессии против ряда нацменьшинств «русской ксенофобией», возводит поклеп на наш народ и пытается создать ему комплекс вины, как у немцев.

* * *

Обратим внимание на две категории жертв сталинского террора, которые имеют особое отношение к нашей теме. Речь в данном случае не только о русских, но и о русофилах («дело славистов» и «академическое дело» я уже упоминал).

Во-первых, это реэмигранты-сменовеховцы.

«…Надежды появились в русской эмиграции, тосковавшей по родине… – пишет М. Назаров. – Объявленный советской властью нэп многим показался началом перерождения марксистского режима в более здравый: это означало возможность возвращения в Россию. Символом этих надежд стал вышедший в июле 1921 года в Праге сборник «Смена вех». Его название обыгрывает заглавие антиреволюционного сборника «Вехи» (1909)…

Сменовеховцы увидели в большевицком перевороте мистическую «очистительную бурю», «русскую стихию», а в восстановлении Москвы как политической и духовной столицы (большевики бежали туда в марте 1918 года от немцев, угрожавших Петрограду) усмотрели мистический смысл обрусения компартии… Сборник «Смена вех» был восторженно принят советской печатью и переиздан в советской России. В нем большевики увидели капитуляцию белой идеологии сопротивления, – что должно заставить и в России оппозиционные круги специалистов, военных и даже духовенства примириться с советской властью как неизбежностью. Троцкий в октябре 1921 года на втором съезде Политпросвета заявил: «Нужно, чтобы в каждой губернии был хоть один экземпляр этой книжки «Смена вех»[194]. Сменовеховство охватило и военных, особенно после советско-польской войны: мол, большевики собрали почти всю Империю и надо защищать Россию независимо от нынешней ложной идеологии; мистическая судьба России ее пре одолеет…»[195]

Нарком просвещения РСФСР А. Луначарский в статье «Смена вех интеллигентской общественности» характеризовал «возвращенцев»-сменовеховцев: «Это национал-либералы, порою почти национал-консерваторы на славянофильской подкладке, выразители наиболее жизненных интересов, наиболее сильных групп средних и только отчасти, может быть, господствующих классов (может быть, наиболее передовых промышленников)… Ошибочность их оценки заключается только в том, что они неясно понимают глубокий интернационализм и доминирующую над всем коммунистичность нашей тактики…» В свою очередь Сталин высказался против «сменовеховских великорусско-шовинистских веяний, все более усиливающихся в связи с нэпом»[196].